– Врет, ей-богу, врет! Он первый: давай, говорит, закуску сорганизуем.
– Ну и что? Я про закусь в общем сказал, а ты сразу к этой рыбе обратился. Может, я огурцов хотел на закусь. Рыбу-то, ее варить еще надо, жарить, а огурцы режь и ешь. А можно кусать не резамши.
– Ку-усать! А ножик кто мне точил? Для огурцов, да?
Они вышли к кафе «Лукерья», встали под лампочкой у раздаточного окна, и Федя-Вася достал болтавшуюся у колен планшетку, раскрыл ее, не торопясь, стал раскладывать на прилавке вооружение: папку для протоколов, двуствольную самописку, очки.
Тут все было ясно. Мужики хотели взять себе долю от общей добычи (они считали ее общей, поскольку помогали засовывать голову в цистерну), но не учли, что она умеет защищаться. Едва Лапкин с ножом прикоснулся к ней, его током отбросило в сторону метра на два. А может, от неожиданности сам отскочил. Он хотел бежать, но упал и не мог подняться, даже крикнуть не мог.
– Как это не мог, когда заорал, будто тебя режут.
– Это я потом, когда собака схватила.
– А собака-то как узнала? Мы же на цыпочках подкрадывались, босиком, тихохонько.
– Хватит пререкаться, – приказал Федя-Вася. – Нас дело ждет, а не пустое говоренье. Какое дело? Во-первых, составим подробный протокол…
Монах усмехнулся:
– И тут бумаги. Ты что, не видишь, что это сволочи?!
– Извините, гражданин Шишов, но определять – дело не наше.
– Как не наше, когда они разбойничают!
– Что же, по-вашему, делать?
– Расстрелять! – И для убедительности взломил двустволку, вставил патрон в правый ствол. – Обоих поставим у дамбы, хоронить не надо, место глубокое.
– Можно, – понял его Чернов. – И знать никто не узнает. Чего с ними, с пьяницами…
Лапкин с Бугорковым заполошио переглянулись: этот Монах, говорят, пощады не знает, на расправу скор, не зря его все боятся. И уже хотели бухнуться в ноги, да помешал прямодушный 'Федя-Вася:
– Расстрелять без суда и следствия? Извините, гражданин Шишов, но это называется как? Это называется самосуд. А на самосуд мы не пойдем. Не имеем права.
– Тогда выпороть крапивой, – предложил Чернов.
– И это будет самосуд. Почему? А потому что состав преступления не соответствует размеру и форме наказания. Крапивой порют кого? Ребятишек, когда они озоруют или в чужой сад-огород лазиют. А тут мы видим что? Взрослых людей и злоумышленное преступление. Какое? Вышеизвестное, за которое накажет суд по соответствующей статье.
– Крючок ты, – сказал Монах с сожалением. – Старый милицейский крючок. Пошли, Кириллыч, от него подальше.
