Газетчики обсуждали будущий фельетон и уже ничего не слышали.
– Есть блестящий поворот, Комар.
– Какой?
– И неожиданная концовка. Пишем вместе?
– Да. Мой текст, твой снимок. Ты почему не снимал?
– Да не нужен тут снимок, не придуряйся.
– Ладно, обойдусь.
– Не обойдусь, а обойдемся! Иначе я позвоню ребятам в областную.
– Ладно, черт с тобой, говори концовку.
Смолькова растерянно глядела на них, слушала, не очень понимая, потом махнула рукой и, подхватив с дивана сумочку, заторопилась догонять Ручьева. Куда он теперь побежал, этот несчастный мучитель?…
Столпившиеся в приемной директора и в коридоре комбинатской конторы люди думали о том же: где теперь бегает несчастный директор, удастся ли ему добыть печать и скоро ли разрешатся их неотложные дела.
Было жарко и душно, как перед дождем.
Чайкин стоял у раскрытого окна своего временного кабинета и проветривал перевязанную голову, его горюющая Нина сидела, подперев рукой щеку, у стола без дела.
– Полила бы пол, дышать легче станет, – сказал Чайкин.
– Через минуту высохнет. И что это духота такая нынче…
– Вчера лучше, что ли, было?
– Ага. Вчера только до обеда тосковали, а потом радовались, нынешнего дня ждали.
– Да. И таким он славным казался, завтрашний-нынешний день, таким счастливым, нашим… Где же он бегает столько, наш Толян?
– Он найдет где. И что вы, мужики, беспокойные какие?
– Завод у нас другой, Нинуся. Женская природа заведена по лунному календарю, а наша – по солнечному.
– Когда же вас переводят на солнечный, после рождения?
– В день зачатия. Уже с этого момента мы живем по-своему. Оттого у беременных и лицо портится, и прихотничают они, и тошнит их, и беспокоятся без причины… Скоро сама узнаешь.
– Скорее бы. – Нина поднялась, взяла графин со стола и, придерживая его под дно, стала плескать на пол. Полив в кабинете, вышла в приемную, где сидели на стульях у стен, стояли у окна, отирались возле стола померкшей Дуси осовелые от жары и безделья посетители. Они давно уже израсходовали основной боезапас эмоций и сейчас вяло переговаривались, чтобы скоротать время. Из приоткрытой директорской двери, будто из дальней дали, слышался невнятно тенорок Взаимнообоюднова – он читал третью, если не четвертую, лекцию.
– Поет себе, заливается соловьем, – сказал Чернов и нечаянно заложил основы клички Взаимнообоюднова.
– А чего ему не петь, – откликнулся Федька Черт. – Чай, не бесплатно, как мы. Поорали тут и сиди жди, когда он заявится, новый директор.
