как весьма и весьма непристойное ругательство. Т'илру, само собой, не поверил. Зато попытался взять с нелюдя «клятву верности». Была такая древняя байка, утверждавшая, что если помочь в беде эльфу, то прежде нужно взять с оного клятву, обязывающую нелюдя служить человеку верой и правдой. Клятва, дескать, скреплялась кровью и была нерушима. И когда Альс едва не сорвался со скалы, содрав себе ногти на обеих руках, то прежде чем его вытащить, метатель ножей попытался исполнить свою задумку.
– Поклянись, что будешь служить мне! – заорал коротышка, перекрикивая ветер.
– Иди ты…
Ветер унес слова эльфа прочь.
– Ты сейчас свалишься, – предупредил Т'илру, сделав круглые от напускного ужаса глаза.
Пальцы эльфа скользили от липкой крови, а ноги бессильно елозили по камню, покрытому ледяной коркой.
– Ну?
– Клянусь! – рявкнул Ириен и тут же получил желаемую помощь.
Лысый хитрец сиял от радости. Правда, его радость длилась очень и очень недолго. Альс тут же схватил его за горло и сжал так, что у того вылез язык изо рта и глаза из орбит. В другой руке у эльфа был меч, который нацеливался прямо в живот Т'илру.
– Х-х-х-х-х-г-г-г-г-г!
– Я тебя сейчас скину вниз головой, сволочь.
– Альс! Что ты делаешь? – возопил волшебник, став невольным свидетелем скандальной сцены удушения коротышки.
Альс пояснил причины своего неблаговидного поступка. Маг только расхохотался и в ответ поведал о малоизвестном суеверии.
– Вы это серьезно? – не поверил Ириен. – Это ж полная чушь. Бред!
– Спросите у нашего общего друга. – Маг кивнул на трепыхающегося Т'илру.
– Это правда?
Коротышка кивнул, дескать, истинную правду говорил господин Великий маг. Точно-точно! Альс нехотя отпустил его на свободу.
– Придурок!
И добавил от чистого сердца увесистый тумак по оттопыренному уху, скрепив отмену клятвы.
– А не хрен прятаться веками за горами, – проворчал Ийнэрин, услышав вечером на привале про происшествие.
– Точно! – поддержала его Росс. – Еще немного времени пройдет, и про эльфов будут рассказывать, что у них и рога и хвосты имеются.
Тэннри, по обыкновению своему, не обмолвился ни единым словом. Бэн вообще отличался редкостной молчаливостью. Зоркие глаза Ириена все-таки высмотрели на его шее следы от рабского ошейника. Бледно-серовато-розоватые полосы свидетельствовали о горькой и несправедливой судьбе полукровки. Альсу доводилось самому видеть, как тангары продавали таких, как Бэн, в рабство. Позор дочерей продавался аймолайским и нарским торговцам за полновесное серебро. Дед спокойно продавал внука, дядя – племянника, брат – единоутробного братца. Нет участи хуже, чем родиться у тангарской матери от отца не-тангара.
