— Неопределенный? Да, конечно…
Я выхватила у Галины листок и написала подмосковный адрес своей матери.
— Вот тут моя мама живет.
— Она знает, что ты уехала в Америку продавать своего ребенка?
— Знает.
— И как она на это отреагировала?
— А как она могла отреагировать? Плохо, конечно. Что было делать? Наш поселок вообще вымирает. У нас все предприятия позакрывали, люди заработную плату годами не видят. Здоровые мужики спиваются оттого, что не могут прокормить свои семьи. Дети шоколадку только по великим праздникам получают, а баночка с пепси-колой им во сне снится… Каждый второй ребенок недоразвит или болеет. Что могла сказать моя мать?! Она с утра до ночи пашет, а в день рождения даже торт не может себе позволить купить. Молодежь вся наркоманит, потому что ею никто заниматься не хочет. Учиться смысла нет, все равно работы потом не найдешь.
Галина взяла меня за руку и улыбнулась сквозь слезы:
— Извини. Если ваш папка погиб, я обязательно помогу поставить ребенка на ноги. Ведь вы же мне родные. И ты, Динка. Слышишь?! У меня в Москве есть квартира, да и деньги будут.
Проснулась малышка и потребовала есть. Мы с Галиной тупо уставились друг на друга.
— У нас ничего нет, — сказала я и тихонько всхлипнула.
— Попробуй что-нибудь выцедить из груди.
— Да пусто там!
— Но ты попробуй.
Я взяла малышку на руки и надавила на свою грудь. Из посиневшего соска не появилось ни капли. Динуля нервничала и больно кусала сосок своими деснами.
— Нет молока, — обреченно пробормотала я. — Сделай хотя бы кипяченой воды.
Галина бросилась на кухню и налила бутылочку теплой кипяченой воды. Взяв бутылочку, я сунула ее Динульке в рот и зашептала:
— Пей, доченька. Попей, — и с мольбой посмотрела на Галину.
— Надо что-то делать. Она же не может наесться водой.
— У нас только один выход, о котором ты знаешь, — сказала она.
Я поняла, что у меня в самом деле нет другого выхода.
Дальше все происходящее напоминало дур ной сон. Попив водички, малышка успокоилась и внимательно смотрела на меня, будто чувствовала, что мы скоро расстанемся. Она словно старалась меня запомнить, чтобы потом, спустя годы, вспомнить ту непутевую женщину, которая произвела ее на свет. Пока Галина собирала детские вещи в спортивную сумку, я смотрела на свое дитя и плакала. Слезы капали ей на личико. Она морщилась, но все же не издавала ни звука, понимала, что сейчас нужно вести себя тихо. Я ласково гладила ее маленькую щечку и боялась даже представить себе страшные муки ожидания встречи с ней. Глядя на свою кроху, я понимала, что мое сердце отныне принадлежит только этому существу и никому больше.
