— Знаешь, ведь бывает так: один говорит «смелый», а другой — «дурак». Один говорит «трус», а другой — «умный». И оба — взрослые… Кого слушать?
— Ну, Вы-то скажете как на самом деле, потому что знаете: вон у Вас орденов сколько… Их трусость не дают.
Старик неожиданно горько вздохнул.
— Дают. Бывает, и за трусость ордена дают, и за предательство… И рабам дают, и просто дуракам…
— Так что же, — в голосе мальчишки зазвенела обида, — никому нельзя верить, да?
Серёжке хотелось встать и уйти, но словно какая-то сила удерживала его на месте.
— Не только можно, но и нужно. Обязательно нужно верить. Только не железкам, а человеку, понимаешь? Наградили кого-то, не наградили — это уже не так важно. Если я знаю, что человеку можно верить — то поверю, хоть у него и ни одной медали. А если знаю, что нельзя — не поверю, хоть его с ног до головы орденами обвешай.
Серёжка вздохнул. Раздражение ушло. Ветеран говорил совершенно правильно, мальчишка и сам так думал. Правильно, но бесполезно.
— А если некого спросить? Если все, кого я знаю и кому верю — далеко, тогда как быть?
— Тогда остаётся только одно: разобраться самому.
— Пробовал… Не получается… Думаете, это так легко?
— Знаю, что не легко. Со мной ведь тоже так было: надо решать, а спросить некого… И лет мне тогда было… Да одиннадцать и было, как тебе сейчас.
— И как же Вы?
— Разбирался сам, раз спросить было некого. Вот и ты попробуй ещё раз. Если хочешь, я помогу.
— Давайте, помогите.
— Ты считаешь себя рабом только потому, что тебя так назвали?
— Ещё чего, — хмыкнул Серёжка. — Нет, конечно. Раб, это тот, кто согласен, что он раб.
— А ты никогда с этим не соглашался, верно? Так почему ты тогда решил, что ты раб?
— Потому что согласие это не всегда слово, правильно? Тебе говорят: "Делай это", ты делаешь. Пусть молча, но, всё равно, не сопротивляешься. Значит, ты согласен.
— А когда тебя заставляли идти в караване, ты разве не соглашался? Пусть молча, но соглашался.
— Соглашался. Но это как бы можно… А развлекать — нельзя, это позорно… Ну, не знаю я, как объяснить.
Окончательно смешавшись, мальчишка смолк.
— Я понимаю, — кивнул старик. — А теперь представь себе, что прыгнуть нужно было бы не ради Шипучки, а ради себя. Ты бы прыгнул?
Серёжка отрицательно мотнул головой.
— Уверен?
После короткой паузы мальчишка твёрдо ответил.
— Уверен.
— Ну, и о какой трусости ты тогда говоришь? Трусы, Серёжа, всегда думают о себе, а не о других. И спасают только себя. Так что, на первый твой вопрос мой ответ будет таким: никакой ты не трус.
