Аромат, вызывающий почему-то зрительные образы, сладкую грусть так и не исполнившихся желаний, Милицу Корьюс, плывущую в вальсе «Голубой Дунай», музыка Штрауса долетала уже откуда-то… Запах! Он струился, у него был источник, Иван сделал несколько ищущих шагов и остановился перед верстаком. Наклонился и выдернул из-под брезента чемоданчик, раскрыл его - и зажмурился, хотя надо было бы зажать нос, но будто сияние исходило от дамской сумочки, там среди губных помад, кошелечка, пудры и прочей косметической дребедени благоухал флакончик с настоящими парижскими духами. Еще поразительнее было то, что Клим назвал «барахлом», от которого якобы стремилась избавиться воровка.
Комбинашка, трусики, лифчик, бюстгальтер - да о таком нижнем белье не могла мечтать минская провокаторша, ей оно и во сне не снилось, а уж блузка, юбка и жакет впору только дочери министра внутренних дел, и ни белье, ни верхняя одежда ни в одном универмаге продаваться не могли, такое лишь по ордерам для избранных, для крохотной кучки кремлевских чад, стиль одежды, покрой, материал, размеры - все соответствует юной женщине двадцати - двадцати пяти лет, рост сто шестьдесят пять - сто шестьдесят восемь сантиметров, средней полноты… тридцать седьмой размер - определил по туфелькам Иван длину стопы и залюбовался изделием фирмы, тачавшей обувь невиданной красоты, изящную, легкую, лондонскую, - не всякой англичанке по карману такие туфельки, никакая Золушка не расстанется с такими. На швах трусиков (Иван приспособил бинокулярную лупу) девственная чистота, ни единого лобкового волосика, чулки еще сохраняют форму упаковки, и все, что быстрой рукой впихнуто в чемоданчик, не более часа побывало на теле женщины; она либо иностранка, по каким-то причинам освободившаяся - опасным для себя способом - от выдававшей ее одежды, либо советская гражданка, амуницию эту получившая в закромах Лубянки. В любом случае - плохо, очень плохо, нужно бежать, немедленно, вон из этого подвала, вон из универмага, последнее, кстати, неразумно: увольнение или исчезновение водопроводчика свяжут с пропажею того дерьма, что напялила на себя проведшая в универмаге ночь непонятная особа с таинственным прошлым; с ним-то она и решила расстаться, весь этот маскарад задуман для того, чтоб уйти из-под слежки. Около семи вечера женщина переоделась, или была переодета, во все иностранное и дорогое, затем что-то произошло, женщина, спасаясь от преследования, нырнула в универмаг, об остальном надо дополнительно расспрашивать Клима, и пришедшего из магазина брата Иван посадил рядом с собою, рассказал ему о минской девушке, о том, как полюбил ее и был за это наказан, о туфельках, о том, как три здоровых мужика били и топтали его, ослабленного верою в эту власть; он говорил брату о дикой силе другой власти - инстинкта, затмевающего рассудок, животной тяге мужского рода к женскому, чем и пользуются эти злодейские органы госбезопасности; так не разыгран ли весь этот спектакль с единственной целью - войти в доверие, узнать, чем занимаются они; не припоминает ли он какие-либо детали странного поведения женщины, которые прояснили бы истинную суть происшествия?…
