И оба плакали, прощаясь.
И плыл он к дальним берегам.
С победой новой возвращаясь,
Трофей бросал к ее ногам.
Когда в долине нелюбезной
Он одиноко угасал,
Не о победе бесполезной -
О домике одном мечтал.
Жозефина сходит на берег, приближается к зданию интендантства. Звучит военный оркестр, флагман «Орион» покидает бухту.
Креолка машет платочком.
Вдруг корабль качнулся, зацепив дно. «Плохой знак», - подумали многие.
(Как и падение вождя с лошади перед Неманом.)
Дул сильный западный ветер. 40 военных кораблей и 130 транспортных судов покидали тулонский рейд весь день.
Обладавший тонкой наблюдательностью попутчик обращается к Жюно, кивая в сторону Бонапарта: «Ты видишь, что это за человек: если бы ему понадобилось, он бы любого из нас не задумался выкинуть за борт, но в угоду ему мы и сами все кинулись бы в воду, не дожидаясь его приказа!»
При отплытии из Тулона Бонапарт публично заявил, что эта экспедиция - «правое крыло армии, предназначенной действовать против Англии».
Его приказы будут оформлены следующим образом: «Английская армия, главная квартира».
Тайна маршрута так хорошо сохранялась, что курс следования флотилии Брюэйса не был известен даже офицерам генерального штаба.
Англичане заметили приготовления, но могли только догадываться о конечной цели Бонапарта. Став жертвами кампании дезинформации, организованной Директорией, британцы строили предположения относительно Неаполя, Сицилии, Португалии, Ирландии. Ведь контр-адмирал Вильнёв однажды уже готовил экспедицию в Ирландию (в конце 1796 года), но союзники-испанцы потерпели поражение от англичан, и смелый план расстроился.
Брюэйс командовал флотом, а Бонапарт - всем и вся. Он признает, что «часто жаловался на то, что линейные корабли держатся слишком далеко друг от друга, но никогда не вмешивался ни в какие детали, требовавшие знаний и опыта в морском деле».
Адмирал вовсе не был уверен в своих силах и говорил Бурьенну, что флот очень плохо снаряжен. Появись Нельсон, - он, Брюэйс, ни за что не отвечает.
Тянулись однообразные дни. Многие страдали от морской болезни, включая «двужильного» Бонапарта. Это ли не знак того, что море - чуждая ему стихия?
Перед отплытием он попросил Брюэйса, чтобы тот оборудовал хорошую кровать, как для больного. Приказ был добросовестно выполнен: кровать стояла ножками на четырех подвижных шариках, «что делало для него менее чувствительною причиняемую качкою дурноту, коею он очень страдал».
