- Дьяволиада какая-то, - только и смог я вымолвить. - Всякого навидался, но такого…
И тут же вспомнил, как два года назад на моих глазах выворачивал ковш экскаватора черепа русских моряков из братских могил старинного Михайловского (Вестинского) кладбища, что на северной стороне Севастополя. Пожилой дядя в кабине колесного «Викинга» хладнокровно ворочал рычагами. Он же и пояснил, что идет расчистка участка под общежитие Приборостроительного завода имени Ленина. Там еще оставалась братская могила моряков с эсминца «Лейтенант Пущин», еще виднелись кое-где и другие плиты… Еще можно было спасти хотя бы часть кладбища. Я бросился в горком Компартии Украины. Приехали на черной «Волге», поахали, посетовали… Уехали. А клыки экскаваторного ковша снова вонзились в могильную землю.
- Это что! - оправдывался в перекур экскаваторщик. - Не знаете вы, как пацаны на Братском покойников из склепов вытаскивали да на дорожках ставили - старух пугать. А как матросы девок драть водили в склеп Тотлебена? Даже койку туда затащили.
И все-таки возмездие настигло. Но не из горкома партии, а из сфер куда более справедливых и могущественных. Проектант застройки на месте Михайловского кладбища вдруг схватился однажды за сердце и умер от инфаркта. А председательница Севастопольского общества охраны памятников покончила с собой: повесилась.
- Да что вы так переживаете? - утешал меня Евграф тем же тоном, что и экскаваторщик. - Отойдет Севастополь Украине, тогда вообще неизвестно, что станет и с Владимирским собором, и с усыпальницей адмиралов. Объявят их в очередной раз слугами российской экспансии, царского колониализма, врагами самостийности… Да мало ли еще кем? Лучше переждать им смутное время в Питере. А еще лучше перезахоронить их в Никольском морском соборе.
Спорить я не стал ввиду полной бесплодности подобной дискуссии, а почел за благо выяснить, где мой спутник собирается хранить свой жутковатый груз. А потому и напросился в помощники перетаскивать багаж сначала с перрона до трамвая, затем из вагона до подъезда старинного дома на Садовой улице. Поколебавшись с минуту, Евграф предложил все же подняться с ним. И мы вшестером - он, я и севастопольские адмиралы - поднялись по обшарпанной, вонючей лестнице с прошарканными каменными ступенями под самый верх - под чердачный этаж, который ввиду низости потолка предназначался когда-то для жилья второразрядного, малоимущего люда. Окно лестничной площадки здесь выходило вровень с полом, а дверь квартиры, где жил Евграф, была чуть выше окна, ни дверь, а дверца, густо оплетенная вдоль косяков закрашенными проводами, кабелями, газовыми трубами… Замалеван был и номер вместе с кнопками пяти звонков.
