Однако надо было торопиться домой и зайти на пчельник за мёдом. Поэтому, оставляя в стороне эти празднества, компания успела завернуть только в паноптикум, выставленный культурно-просветительным отделом губернского крестьянского союза.
Восковые бюсты — портреты всех исторических личностей — стояли по стенам, панорамы знакомили зрителя с величайшими событиями отечественной и мировой истории и диковинными жаркими странами.
Двигающиеся автоматы изображали Юлия Цезаря перед Рубиконом, Наполеона на стенах Кремля, отречение Николая II и его смерть, Ленина, говорящего на Съезде Советов, Седова, разгоняющего восставших ремингтонисток, поющего баса Шаляпина и баса Гаганова.
— Посмотрите, да это ваш портрет! — воскликнула Катерина.
Кремнев остолбенел: перед ним на полотне под стеклом стоял бюст, напоминавший фотографические карточки, и под ним было подписано: «Алексей Васильевич Кремнев, член коллегии Мирсовнархоза, душитель крестьянского движения России. По определению врачей, по всей вероятности, страдал манией преследования, дегенерация ясно выражена в асимметрии лица и строении черепа».
Алексей густо покраснел и боялся взглянуть на спутников.
— Вот здорово-то! Сходство изумительное, даже куртка и то как у вас, мистер Чарли! — воскликнул Никифор Алексеевич.
Все почему-то смутились и в молчании вышли из палатки паноптикума.
Торопились домой, но Катерина утащила Кремнева к пчельнику за мёдом. Дорога пересекала огороды с капустой. Почти синие, крепкие кочаны сочными пятнами подчеркивали черноту земли. Две женщины, сильные и одетые в белые с розовыми крапинками платья, срезали наиболее созревшие, бросая в двухколёсную тележку.
Алексей, потрясённый лицезрением своего воскового двойника, впервые за время своего утопического путешествия ясно и до конца почувствовал всю серьёзность и безвыходность своего положения.
Первородный грех его самозванного рождения связывал его по рукам и ногам, настоящее же его имя, очевидно, в царстве крестьянской утопии было равносильно волчьему паспорту.
Но этот окружающий мир с капустными огородами, синими далями и красными гроздьями рябины уже не был чужд ему.
Он чувствовал с ним новую, драгоценную для него связь, близость даже большую, чем к покинутому социалистическому миру, и причина этой близости — раскрасневшаяся от быстрого шага Катерина — шла рядом с ним, зачарованная, незаметно близко прильнувшая к нему.
Они замедлили шаги, спускаясь по косогору старого русла. Алексей коснулся ее руки, и пальцы их сплелись.
