Анна вынула застывший кусочек, положила его на пульт монитора. Запах анчоусов стал сильнее, а сам кусочек, с тех пор, как она в последний раз его видела, несколько усох. Края покрылись коркой и выглядели жесткими, резкими и ненатуральными, будто сделанными из пластика. Но центральная часть до сих пор походила на кожу, хотя сейчас она была сухой и окоченелой. Весь кусочек теперь был одного цвета — цвета древесного угля. Анне захотелось, чтобы у нее под рукой оказалось ее оборудование, чтобы она могла снять показания. Но доктор Чанг наверняка провел все возможные тесты с оставшимися у него фрагментами.
Неуверенно, чувствуя легкий страх — слабый отзвук страха, охватившего ее во время контакта с мышью, Анна взяла фрагмент и коснулась его указательным пальцем, сосредоточившись на нем. Вряд ли эта штуковина до сих пор в рабочем состоянии. Но без какого–либо оборудования у нее оставалось очень мало способов для исследования фрагмента.
Цвет фрагмента не изменился. Она не чувствовала внутри ни сердцебиения, ни жизни. Анне было интересно, для чего же на самом деле предназначалось это устройство. Конечно, это могло быть взрывное устройство, но Анна считала, что взрыв произошел случайно, причиной его стала нестабильная реакция на внешнее воздействие, развивавшееся как цепная реакция. Устройство выглядело слишком сложным для того, чтобы быть бомбой.
Анна припомнила мысли мыши: их ясность, напряженность, сосредоточенность, ее сердцебиение. Сейчас она ощущала лишь слабое эхо прошлой реакции, перемежающееся периодами отсутствия сигнала, подобно статическим помехам. И из этой пустоты возник запах свежих стружек в гнезде, устроенном в глубине и тепле, и прохладная темнота окружающих камней. Потом все вокруг стало машиной: близкой и живой, прекрасной, совершенным инструментом, нарисованном в тени, а потом — слишком близкое, слишком живое, быстро струящееся, циркулирующееся, сжатое подобно пружине, боль, сверкающая, быстро усиливающаяся жесткая конфигурация боли, а потом — крик. Всего лишь слабое эхо того, что Анна почувствовала в лаборатории, но это напомнило ей крик, услышанный тогда. Крик, который терялся во всем, что следовало за ним. Крик рождения чего–то ужасного. И смерти.
Монитор раз за разом издавал трубные звуки. Анна положила фрагмент в контейнер и убрала подальше от экрана.
— Да?
Это был доктор Чанг, звонивший ей из своего кабинета. Его лицо был застывшим и непроницаемым.
