– Доктора, – сказал он, – я пригласил вас главным образом для того, чтобы принести извинения за поведение лейтенанта О'Мары. Как правило, я поощряю инициативу своих сотрудников и потому обязан нести полную ответственность за их возможные ошибки, но в данном случае была проявлена сверхинициатива, вышедшая за все допустимые рамки. Надеюсь, вы не станете разглашать подробности происшедшего и позволите мне решить все дело, как внутренний дисциплинарный вопрос?
– Безусловно, майор, – сказал Мэннен и неожиданно улыбнулся. – Но вы бы все-таки с ним... полегче.
Крейторн озадаченно покачал головой и обратился к тралтану.
– Теперь, когда О'Мара стер четыре мнемограммы, записанные вам два дня назад, – могу ли я предположить, что вы вернулись к психологической норме, доктор, и что пережитое вами не оставило эмоциональных последствий?
– Вы можете этого не предполагать, а знать точно, – ответил Торннастор. – Однако, хотя обращение «доктор» вполне допустимо и вербально более просто для разговорного общения, вам следует знать, что сегодня утром меня утвердили в звании Старшего врача.
– В таком случае, пожалуйста, примите мои поздравления, Старший врач Торннастор, – улыбнулся майор, однако вид у него остался обеспокоенный. – Но в чем же я ошибаюсь? Вы по-прежнему страдаете от дезориентации сознания после стирания мнемограмм.
– Естественно, некоторая степень дезориентации сохранилась, – подтвердил тралтан, – но она обусловлена только тем, что была стерта эмоционально проблематичная кельгианская мнемограмма, а остальные три, с разрешения старшего преподавателя Мэннена и по договоренности с лейтенантом О'Марой, я решил оставить на постоянной основе.
– Но... но почему? – опешив, проговорил Крейторн. – Это было... и есть очень рискованно. Мы не представляем, какие у этого могут быть последствия для психики. Такого прежде никогда не делалось.
– Но будет делаться впредь, – заявил Мэннен, глянув на О'Мару и Торннастора. – И притом неоднократно.
Майор покачал головой.
– Вам придется объяснить.
Торннастор ответил:
– Как только мое сознание наполнили воспоминания и черты характера четырех представителей других видов, эффект получился именно такой, какой прогнозировал О'Мара. Высокая степень сосредоточения, потребовавшаяся от меня во время проведения операции, обусловила приток в мой разум исключительно медицинских познаний всех четверых доноров мнемограмм. При этом нежелательный эмоциональный компонент кельгианской мнемограммы отступил на задний план. Мне удалось воспользоваться опытом и навыками четверых блестящих хирургов и, синтезировав полученные знания, применить принципиально новую методику оперативного вмешательства. Без наличия всех мнемограмм исход операции не был бы успешным.
