– На этот раз мы доведем дело до конца, – говорили рабочие, – и уж будьте уверены, прищемим коту хвост.
Онофре тут же подумал о коте Дельфины. Все увиденное или услышанное тут же наводило его на мысль о девушке или о чем-то непосредственно ее касавшемся, словно его мозг был привязан к ее сознанию резинкой, и эта резинка растягивалась до известного предела, а потом сжималась, восстанавливая первоначальную форму одним рывком. Но он продолжал слушать и сочувственно кивал. У него успела выработаться привычка, которую он не потеряет уже никогда: привычка внешне со всем соглашаться, в то время как внутри него происходила напряженная работа по обдумыванию грязных махинаций и вероломных предательств. Когда солнце поднялось высоко и холод ослаб, он собрал группу рабочих и начал, по обыкновению, разглагольствовать. Люди устали от физического труда и были рады любому развлечению, поэтому они обступили его тесным кольцом и приготовились слушать. Надо было действовать быстро, пока не появился бригадир и не позвал жандармов, заподозрив неладное.
– Нет, не об этом, – произнес он таким тоном, словно продолжал прерванную речь. – Сегодня мне хотелось бы поговорить о другом. Я созвал вас сюда, чтобы сделать соучастниками потрясающего открытия. Оно может в корне изменить вашу жизнь и сделать это не в пример быстрее и решительнее, чем уничтожение всех форм государства, о чем я вам толковал несколько дней назад.
Он нагнулся, вынул из мешка флакончик с мутной жидкостью и показал его слушателям.
– Это средство для ращения волос, подтвердившее свою эффективность и надежность; я продаю его не за песету, не за два реала, даже не за один – так начал он свой путь в мир бизнеса.
Через несколько лет одной только смены его настроения, пустякового каприза будет достаточно, чтобы вызвать потрясение на всех европейских биржах и обрушить курс мировых валют. А сейчас он торговал флаконами с жидкостью против облысения, которые стянул прошлой ночью из ларька цирюльника Мариано. Онофре много раз слышал, как это делали уличные торговцы и мошенники, орудовавшие в районе Пуэрта-де-ла-Пас, и сейчас старательно копировал их стиль. Когда он кончил говорить, воцарилась мертвая тишина. «Боюсь, что я зарвался и зашел слишком далеко. Поставил на карту единственный источник, дающий мне средства к существованию, и проиграл. Анархисты ни за что не простят мне этого поступка, да и рабочие наверняка почувствуют себя оскорбленными и переломают мне ребра, потом выдадут жандармам, а те не моргнув глазом упекут в замок Монжуик», – думал он в эти секунды напряженного молчания. Неожиданно раздался громкий возглас:
