* * *
В конце концов, настал день 14 декабря. Я должен был вылететь в Петербург, чтобы приступить к работе на новом месте. Жена, заливаясь слезами и пребывая в различных страхах, сомнениях и тревогах, собрала мне вещи. Я терпеть не могу женские слезы, но понимал ее: мой дом был завален чемоданами, одеждой и прочей ерундой и было впечатление, что я съезжаю куда-то насовсем. Сумки еле закрылись, утрамбовывали их мы с Зузой чуть ли не ногами. Знал бы я, как настрадаюсь потом со всеми этими костюмами, пиджаками, рубашками! Потом была полуторачасовая дорога в аэропорт, и мне хотелось, чтобы машина летела еще быстрее. Питер занял все мои мысли задолго до того, как мы с помощником Владимиром Боровичкой сошли с трапа «Боинга» не в качестве гостей, а как полноправные жители этого уникального города.
Прилетели мы уже под вечер, когда было темно. По дороге из аэропорта, где нас встретили начальник команды Юра Гусаков и переводчик Иван, Бора (здесь и далее – Владимир Боровичка – прим. авт.) не переставал удивляться, насколько Петербург большой город. Ему из своих Пругониц до пражского аэропорта ехать около 40 минут, а тут мы столько же времени потратили.
Только на полпути к гостинице. Причем, после тяжелого дня покой нам только снился. Ребята завезли нас в маленький, но очень уютный отель на красивой набережной канала, однако у меня времени было лишь на то, чтобы переодеться и чуть-чуть передохнуть.
Со слова «чуть-чуть» Властимил, по сути, начал открывать для себя Россию. Оно стало одним из первых русских слов, запавших Властимилу в душу. Его звучание забавляло чеха и примерно на второй день пребывания в России он не выдержал и спросил:
– Вы все говорите «чу-чуть». Что это значит?
Услышав ответ «немного, немножко», Властимил удивился, что потешное на его взгляд «чу-чуть» имеет столь серьезное значение. И с удовольствием стал употреблять его при удобном случае. Например, когда шел с утра открывать дверь. После звонка из тишины сначала доносились его шаги, а потом предупреждающее «чу-чуть», что означало, видимо, «минутку, сейчас открою».
Стоило мне открыть чемодан, как вещи из него едва не выбросило взрывной волной. Их было так много, как будто я ехал в Петербург открывать собственный бутик, а не работать с футбольной командой. В эти минуты я проклял едва ли не все на свете – весь мой гардероб категорически не хотел влезать в относительно небольшой гостиничный шкафчик. Точно так же, как за полсуток до этого отказывался помещаться в чемодане – чтобы утромбовать вещи мы с женой разве что не садились на чертов кофр. Еще бы! Она-то думала, что собирает меня на войну.
