Граф был умен, но и Цирцея Лангстоун не уступала ему.
Он неплохо представлял себе, что именно увидит во время послеполуденного визита, когда ее муж уедет в свой клуб.
Однако когда граф вошел в будуар, наполненный знакомым запахом тубероз и лилий, он, вопреки ожиданию, застал хозяйку не полулежащей в шезлонге, но пишущей за секретером.
Она сидела к нему спиной и, бросив взгляд через плечо, сказала:
– Прошу прощения, милорд, но мне необходимо срочно закончить письмо. Думаю, вам интересно будет взглянуть на то, что лежит на столике у камина.
И прежде чем он успел ответить, леди Лангстоун обратилась к дворецкому:
– Подождите, Бетсон, я дописываю письмо, которое нужно немедленно отнести герцогине Девонширской. Это срочно; отправьте его с одним из грумов.
– Хорошо миледи, – ответил Бетсон, стоя в дверях.
У графа заинтересованно блеснули глаза, когда он, как ему и было предложено, подошел к столику, стоявшему перед камином.
Аромат цветов здесь опьянял. Он обратил внимание на то, с каким изяществом они расставлены, и подумал, что наверняка это сделала Офелия. В дополнение к прелестной внешности у нее был еще, несомненно, художественный вкус.
Леди Лангстоун продолжала писать, а он, взяв книгу со столика, увидел, что это томик стихов эпохи Реставрации, иллюстрированный гравюрами на дереве. С первого взгляда на них было ясно, чего можно ожидать от книги.
Стихи были непристойными и лишенными таланта, отличавшего лорда Рочестера. Они были настолько грубы, что вызвали бы отвращение у любой нормальной женщины.
Леди Лангстоун встала из-за секретера и подошла к дворецкому, ожидающему письмо.
Граф подумал, что, вероятно, она решила во всем вести себя вопреки тому, что от нее ожидалось.
Он вполне мог предвидеть, что она не только будет лежать в шезлонге, но и наденет прозрачное неглиже – так всегда поступали женщины, ожидавшие от него, что он немедленно займется с ними любовью.
Но, к его удивлению, Цирцея Лангстоун была одета в платье, которое на любой другой женщине выглядело бы вполне респектабельным и даже целомудренным. Оно, хотя и было абсолютно непрозрачным, так плотно облегало ее чувственное тело, что граф снова вспомнил змею, время от времени сбрасывающую кожу.
