С того дня, когда она посетила Джема в Ламбете, она ненавидела графа так, как мало кого ненавидела.
Конечно же, она слышала о нем. Девушки в школе пересказывали друг другу истории, услышанные от матерей, и предостерегали друг друга, чтобы когда-нибудь кого-нибудь из них, не дай Боже, не увидели в его обществе.
– Мама говорит, что он сам дьявол во плоти, – сказала одна из девушек. – Но, правду говоря, он настолько красив, что, конечно, хотелось бы с ним познакомиться.
– Если ты это сделаешь, ты уже не сможешь прийти ни на один бал, – предупредила другая девушка. – Мне рассказывала мама, как дочь одной дамы, за которой ухаживал граф, подверглась остракизму.
– Это же несправедливо! – воскликнула Офелия. – Она же не может отвечать за то, что делает ее мать.
– Мама говорит, что нельзя дотронуться до дегтя и остаться незапачканным, – последовал ответ.
Офелия с этим согласилась. Но все же, зная, сколько граф тратит на лошадей, ей казалось совершенно невероятным, чтобы он мог так низко поступить с человеком, который не по своей вине не смог продолжать службу.
Джем рассказал ей, как все случилось. Он брал высокое препятствие, которое граф велел соорудить в своем парке, на очень норовистой лошади.
– Я бы, конечно, преодолел его, как обычно, мисс, – сказал старый жокей, – но ее отвлекла птица, выпорхнувшая из-за живой изгороди в тот самый момент, когда она прыгнула. Лошадь упала и перекатилась через меня.
– О, как я вам сочувствую! – воскликнула Офелия.
– Это была хорошая лошадь, мне нравилось на ней ездить. Конечно, она это сделала не нарочно. Просто немного не повезло.
Офелия была растрогана тем, что он не винил лошадь, но, возвращаясь с Эмили домой, она решительно осудила графа за черствость, доходящую до жестокости.
Она и предположить не могла, что когда-нибудь столкнется с ним лицом к лицу.
Ее мачеху навещали разные мужчины, но никто из них не удостоился такого необыкновенного количества цветов.
Утром Офелию неожиданно позвали. С испугом войдя в спальню мачехи, не зная, в чем она провинилась, она удивилась, застав Цирцею, сидящую в постели, в необычно приподнятом настроении.
Мучительно было видеть ее там, где прежде по утрам она так часто видела свою мать, но Офелия была вынуждена признать, что мачеха выглядит на редкость соблазнительно. Длинные рыжие волосы, доходящие почти до талии, рассыпались по плечам; она не успела еще воспользоваться косметикой, всем этим изобилием флакончиков и скляночек, стоявших на ее туалетном столике, однако ее кожа и так была белой и чистой, а глаза, даже без краски на ресницах, – зелеными и загадочными.
