Дома, ни словом не заикнувшись жене про случай в лесу, Егор, как мог, отчистил коробку от купоросных пятен и снова со всех сторон осмотрел её, надеясь найти какой-нибудь след, который бы показал, когда и где была сделана коробка, но не обнаружил никакого клейма, никакой фабричной марки. Они наверняка были, но, видимо, их съела окись. Она, как лишай, расползлась по стенкам коробки, прошла сквозь них внутрь, и это ещё раз подтверждало, что коробка пролежала в лесу невесть сколько.
Егор показал коробку Гошке. Кузнец тоже вертел её и так и эдак, колупал окисленные места жёлтым от табака ногтем, но под конец пожал плечами:
– Ей-богу, не знаю, что это за штуковина. Это где ж ты откопал такую?
Точно – откопал, хотелось сказать Егору, но даже Гошке он не стал ни о чём рассказывать. Соврал, будто нашёл коробку у матери на потолке, когда разбирал оставшиеся от деда вещи.
Но именно тогда, в кузнице, и высверкнуло то, что показалось Егору в одно и то же время и невероятным и что ни на есть истинным. Если уж Гошка, который вдвое старше Егора и который всю жизнь возится с разными железками, не знает, что это за штука – коробка, значит, она и вправду сделана давно. И у прадеда Тимофея могла иметься такая, могла!
Словом, надо было что-то делать: или выбросить всё из головы и заявить в милицию о том, что нашёл в лесу сгнившего человека, или удостовериться в правильности своей догадки. Но как удостоверишься? Разве что у стариков порасспрашивать?
Ничего другого не оставалось, и Егор стал перебирать в уме, кому б из стариков показать коробку. И в конце концов решил, что если и идти к кому, то уж к деду Матвею Пахомову. Старее его никого в деревне не было. Говорили, что деду Матвею уже сто лет, но Егор не очень-то этому верил. Сто лет – это целый век, а дед Матвей не был похож на дряхлого старика. Лысый да без зубов – это верно, но ведь и ходит сам, без всякой палки, и по дому всё время копошится – то овец во двор загоняет, то плетень чинит, то сено на задах ворошит. Человек в сто лет вряд ли мог быть таким шустрым, и Егор склонялся к тому, что Матвею Пахомову, конечно, не сто, а меньше, но всё равно много. И уж он-то должен отгадать, что это за коробка такая, которую не признал даже Гошка.
Деда Матвея Егор застал сидящим на завалинке. Погода была ещё тёплая, но дед уже облачился в полушубок и валенки, а лысую голову прикрыл старой военной фуражкой с промасленным верхом и треснувшим козырьком. Скрестив руки на коленях дед живо вертел головой по сторонам, не упуская из виду ничего, что делалось на улице.
