И тут Пандагон понял, что перед ним такое. От ужаса колени его сделались ватными и негнущимися одновременно.
Это спускающееся полотнище было гигантским полупрозрачным саваном, а вплетенные в него фигуры, ряд за рядом, – остатками паучьих трапез, мумифицированными телами тех, кем когда-то кормился А-Рак. Там были твари всех размеров, обитающие в холмах Хагии, в ее реках и на морском дне, – по десятку особей каждого вида на одной громадной странице текста. Их шкуры, почерневшие от паучьего яда, покрывали тела, из которых были тщательно высосаны все соки до последней капли, так что все до единого зубы, суставы и ребра выступали в лунном свете ясно, как на иллюстрации в учебнике анатомии.
– Понятно ли тебе, что изображено здесь, священник? Что лишь твоим глазам открыл я нежность к вам, моей пастве, столь долго лелеемую мною в безмолвии?
Значит, Пандагону суждено было стать единственным очевидцем фантасмагорического каприза, и полотнище изготовлено в назидание ему одному. В одиночку стоять перед ужасным вопрошающим божеством – вот в чем заключалось его высокое предназначение, его могущество и грозящая ему опасность! Но что же означает эта жуткая загадка? Несмотря на отчаяние, он все-таки разгадал ее смысл, вызывающий суеверный ужас. Занавес опустился полностью, и в нем не было ни одной человеческой мумии.
– Почтенный А-Рак, – провозгласил Первосвященник, чувствуя, что на этот раз слова его разносятся далеко, а голос соответствует высокому положению, которое он занимает. – Я вижу пред собой твои усердные старания облегчить для нас, твоих партнеров по Договору, бремя твоего божественного аппетита. Заботливую экономию, с коей относишься ты к пище, которую мы, связанные обещанием, поставляем тебе,– вот что вижу я здесь!
Сердце его стучало как молот, все сильнее и сильнее. Пандагон застыл, не чувствуя пузыристой струи паучьих мыслей, которая, как он ожидал, захлестнет его мозг. Однако, хотя ожидание было пыткой, он перестал страшиться немедленной смерти. Всего несколько мгновений назад он осознал, что находится в безопасности. Этот саван был изготовлен, чтобы вызвать в нем трепет и ужас. Значит, в нем нуждаются.
– Меня радует, священник, что на службе у меня находится столь мудрый человек. – Она пришла, волна неземных мыслей, настроенная каким-то образом на торжественно-печальный лад! Значит, молчание перед этим должно было обозначать боль, которую испытывало божество. – Я почувствовал, священник,
