Но его испуг вскоре прошел. Пусть даже это не сон, что с того? Чего ему бояться? Разве не с любовью и приязнью к великому А-Раку пришли они сюда погреться в лучах его ответной любви? Разве не жаждут они узнать волю бога и радостно исполнить ее?
– Мое желание, дражайшие друзья мои и союзники, состоит в том, чтобы разделить эти богатства с нашими согражданами-хагианами, а потому повелеваю: вынесите десятую часть сокровищ наверх, во двор, и погрузите на подводы, которые ждут там. Сплотимся без промедления в радостном трудовом порыве!
То был воистину радостный порыв! Работая плечом к плечу с полуодетыми монахами, которые перетаскивали набитые золотыми монетами горшки и мешки по бесконечным каменным лестницам во двор, прелат испытал такое чувство гармонии и единения со всеми своими собратьями, как если бы их помыслы слились в одном безмолвном гимне, прославляющем их труд. Казалось, бог поделился с монахами не только золотом, но и мощью. Вот Панкард легко, точно пушинку, вскинул на плечо полный золотых монет глиняный кувшин, под тяжестью которого в другое время согнулся бы в три погибели. Ему вспомнился мешок гораздо более скромных размеров, который ему довелось поднимать по этим самым ступеням всего две ночи тому назад, – до чего же тяжелым он казался тогда!
Это воспоминание оказало на Панкарда сильное и совершенно неожиданное действие. Кувшин на его плече налился вдруг такой тяжестью, что он зашатался и едва удержался на ногах, а каменный пол обжег ступни нестерпимым холодом. В ту же секунду омывавший его со всех сторон поток полуобнаженных монахов, которые тащили наверх кули и посудины с деньгами, приобрел черты ужасающей реальности: сон исчез, уступив место еле слышному голосу, который бормотал что-то неразборчивое, казалось, прямо у него в мозгу.
Так, значит, их всех зачаровали? Погрузили в сон, навязанный кем-то извне?
Какое-то чутье подсказало объятому ужасом Панкарду, что надо любой ценой притворяться дальше, и он, напрягая все силы, удержал на плече груз и продолжал идти вперед мерным шагом сомнамбулы, будто зная, что тот, кто подчинил их своей воле, ни на секунду не перестает следить за ними. И все же выдуманная реальность не исчезла совсем, а теплым островком колыхалась в его сознании, и он знал, что стоит ему хоть на миг уступить ее манящему уюту, и она снова поднимется из глубин его существа, согреет и убаюкает.
Но бодрствующий Панкард, вырванный из сна нечаянным столкновением с прошлым, вспомнил еще кое-что из своего недавнего разговора с Первосвященником, и это новое воспоминание не давало ему соскользнуть в забвение. Это было замечание, оброненное Первосвященником когда он провожал домой монаха, доставившего ему средства и руны для жеребьевки. Подсаживая своего более хилого товарища в экипаж, полный сил и здоровья Пандагон воспользовался минутой, когда расстояние между ними было ничтожно мало, и, как в добрые старые школьные дни, сказал:
