– Привяжите зверя к плоту, гром вас разрази, привяжите немедленно, этой ночью нам еще не так мчаться придется, нечего тут шататься да падать, веревки в руки – и за дело!
Мы окружили А-Ракова отпрыска: на плоту едва хватило места для всех нас, так много пространства занимала его туша. Набросив на него несколько веревочных петель крест-накрест, мы надежно привязали громадную луковицу его тела к плоту, а концы веревок обмотали вокруг колышков, которые вбили прямо в бревна.
– Сейчас прыгнем! – заверещала ведьма. И точно, мы приближались к концу прорубленного нами коридора, за которым, двумя саженями ниже, ярилась черная речная вода. Упав на четвереньки, мы вцепились в веревки, а водяной язык соскользнул с берега и завис в воздухе. – Вниз! – взвизгнула Желтушница, и мы рухнули в реку, подняв целый фонтан брызг.
Теперь, когда нас увлекало вперед течение, движение плота стало плавным и беззвучным. Широкая река разлучала деревья, которые покрывали ее берега, и в просвет между их кронами была видна полоса звездного неба, заметно побледневшего в преддверии восхода луны.
– Ноги ему свяжите, ноги! – рявкнула ведьма. – Да поживее, чтоб вас разорвало, будете вы шевелиться или нет? До победы осталось всего каких-нибудь полшага! Свяжите ему ноги! Ты, нунция, и ты, девочка! Помогите мне развязать ящик и поднять нашу Помпиллу ему на спину!
Света было маловато, и плот качался на волнах, но головы у нас шли кругом не столько от этого, сколько от нечеловеческих мыслей, бессвязных и непоследовательных, которые непрестанно порождал мозг нашего пленника. Я чувствовал, как они языками холодного пламени пробегают по моему хребту, отчего я весь покрывался гусиной кожей, и странные приступы дурноты поднимались откуда-то из глубины моего существа. Под действием яда мысли чудовища превратились в невнятное бормотание: казалось, сознание вот-вот угаснет, точно искра под толстым слоем пепла, и все же враждебный разум продолжал жить, воля, пусть и в оковах, не сдавалась.
Тем временем ведьма с помощью Мав и Лагадамии извлекла бледную куколку Помпиллы из ящика, взгромоздила ее на плоскую, покрытую панцирем спину нашего пленника, взяла у Мав разлучник и наклонилась к сверкающим, точно черные драгоценности, глазам, целые гирлянды которых опоясывали все тело А-Ракова отпрыска. В глазах самой Желтушницы злорадный восторг зажег неприятное бледно-оранжевое пламя.
– Ну что, кривоног, как тебе это нравится? Паралич, я имею в виду? Хочешь пошевелиться, а не можешь, слышишь, а ответить нет сил. Чувствуешь, как я отплясываю на твоей распростертой туше, а, божество липовое? Нравится? Нравится? – При каждом слове ведьма притопывала все крепче. – Что, поболтаем, ты да я, как, бывало, ты любил покалякать со своей добычей, помнишь? А? А? Однако погоди, кривоног. Все, что от тебя осталось, – это мысль, беспомощная и безголосая, ты даже тревогу поднять не можешь, но обрывки того, что ты видишь, продолжают утекать в пустоту, – вдруг да окажутся поблизости родичи, которые тебя услышат. А потому с прискорбием сообщаю, что мне придется выколоть все твои буркалы до последнего. – И ведьма плашмя похлопала клинком Мав по ладони. – Ну, готов? А?
