– Они просто женщины, – возразил я, – а не стихийное бедствие.
– Эти две притягивают неприятности, – повторил Гэрровин. – Не знаю, чем пользуется дун-маг – колдовством, заразой, отравой, – но мне достоверно известно, что Флейм была заражена, а полукровка помешала ему добиться своего. Кем бы и чем бы ни был этот дун-маг, больше всех на свете он возненавидел наших двух красоток. Так что будь осторожен, мой мальчик. Дун-маги знамениты своей мстительностью и не прощают даже малейшей обиды.
– Что касается данного конкретного мага, Блейз и Флейм, похоже, считают, что он на Порфе, и собираются его преследовать, – сказал я, выбирая чистый тагард.
– Вот и пусть. И лучше бы им отправиться туда побыстрее.
– Я не собираюсь их задерживать. Только мои неприятности, дядюшка, касаются другого. За моей шкурой охотятся феллианские жрецы. – Я принялся укладывать складки тагарда; к моему огорчению, некоторые потайные крючки оказались не на месте: я явно отощал, пока был на побережье.
Гэрровин, хмурясь, внимательно посмотрел на меня.
– Ты лучше расскажи мне все как есть, Кел. Дело, похоже, серьезное.
– Так и есть. – Пока я в общих чертах описывал все, что случилось в Мекатехевене, мне все-таки удалось справиться с тагардом. Слушая меня, Гэрровин изо всех сил старался приглушить свои эмоции, чтобы остальные домочадцы не уловили, как сильно он встревожен.
– Сотворение, Кел, в хорошенькую же заварушку ты вляпался! Не успеет селвер и хвостом тряхнуть, а эти жрецы уже явятся сюда с воплями и требованиями о выдаче – выдаче вас всех.
– Они не могут точно знать, что мы поднялись на Небесную равнину. – Оправдание было глупым, и Гэрровин отнесся к нему так, как оно того заслуживало.
– Конечно, им это известно! Куда еще может отправиться горец на селвере? Но это еще не самое худшее. Ты уже говорил кому-нибудь о том, каким образом умерла Джастрия?
– Блейз знает. Она слышала, как Джастрия просила меня… И она видела мое лицо после того, как… Не сомневаюсь, что теперь уже знает и Флейм. У этих двух нет секретов друг от друга.
– Не говори никому из наших. Они не поймут.
– Но ведь Джастрия все равно должна была умереть – медленно, мучительно, под улюлюканье толпы!
– Да, мальчик мой, я знаю. Но наши соплеменники будут думать не об этом. В их головах застрянет одно: ты мог такое сделать. Тебе понятно?
Я подумал и медленно проговорил:
– Меня будут считать чудовищем,., склонным к насилию.
– Во всяком случае, способным на насилие. И этого будет достаточно. Мальчик мой, нас всегда объединяла и хранила вера: вера в то, что мы лучше, чем люди с побережья. На нас с тобой и так уже косятся, потому что мы время от времени покидаем Крышу Мекате. Люди это терпят, потому что мы – врачи, и они нуждаются в наших лекарствах. Только если они узнают, что ты способен убить, для тебя все будет кончено. Навсегда.
