Со мной часто случалось подобное. Очень часто…
К тому времени, когда мы нашли место для ночлега, начался дождь – не сильный, но непрерывный. Мне удалось разжечь костер между наспех сдвинутых камней. В качестве топлива послужил старый навоз, оставленный селверами, бывавшими в этих местах. Я испек выкопанные по дороге клубни, и мы плотно, хоть и без разнообразия, поужинали. Единственной зашитой от дождя нам служила тонкая накидка из промасленного войлока, которую я всегда вожу в своей сумке, однако она была рассчитана на одного человека, а не на троих, так что нам пришлось тесно сгрудиться, поджав ноги и привалившись спинами к скале. Ситуация располагала к серьезной беседе, так что я не удивился, когда Флейм сказала:
– Я и в самом деле опечалена тем, что случилось с твоей женой, Келвин. И мне жаль, что мы втянули тебя в такие неприятности. Может быть, мы все-таки могли бы что-то исправить? Может быть, нам написать письмо повелителю Мекате, когда мы благополучно уберемся с острова?
– Это наивно, Флейм, – прервала ее Блейз. Я подумал, что ей, должно быть, часто приходится говорить подруге о ее наивности. – Вряд ли кто-то обратит внимание на письмо беглой заключенной и ее сообщницы, объясняющих, что они принудили Гилфитера им помогать.
Флейм вздохнула.
– Пожалуй, ты права.
Блейз повернулась ко мне.
– В самом ли деле тебя будут преследовать даже на Небесной равнине? Или стражники гонятся только за нами?
– О да, они явятся на Небесную равнину. Меня они хотят схватить не меньше, чем вас.
Блейз бросила на меня скептический взгляд, и я объяснил:
– Тут дело в отношениях между нами, горцами-пастухами, и властями на побережье. Мы платим повелителю налог тканью, сотканной из шерсти новорожденных селверов. Это очень тонкая шерсть – ее называют шерстяным шелком, – и она высоко ценится. – Я коснулся рукава своей рубашки. – Вот это, например, шерстяной шелк. Получая от нас такую подать, власти нас не трогают. Никому не позволено являться на Небесную равнину без нашего согласия. Мы сами устанавливаем свои законы, сами решаем свои дела, сами учим своих детей. Конечно, раз в год к нам приходит гхемф, чтобы нанести татуировку на мочки новорожденных. Однако имеется одна загвоздка: любой из нас, как только спускается с Обрыва, подпадает под действие законов побережья и не может искать убежища на Небесной равнине, если в чем-нибудь провинился.
К тому же есть еще одно обстоятельство. Почему-то жители побережья нас опасаются… даже попросту боятся. Мы выше ростом и сильнее. Мы представляемся им странными – с нашими рыжими волосами, светлой кожей и непривычным акцентом, а главное – с нашими верованиями, которые они считают греховными, поскольку мы не поклоняемся никаким богам. Большая часть земли на Мекате принадлежит нам, а не им. Жители побережья владеют узкой полоской земли и цепляются за нее, как папоротник за трещину в скале. Им, похоже требуется постоянное подтверждение того, что мы не свалимся им на голову и не скинем их в океан.
