Капитан 1-го ранга Глеб Игнатьевич Гордин был бы плохим командиром, если бы позволил растерянности, следствию шока, восторжествовать хоть на мгновение. Он немедленно дал реверс обеим турбинам, начал срочное погружение и выпустил шумоимитатор.
Он сделал все правильно, опоздав лишь с противоторпедным маневром. Корпус лодки содрогнулся от сильнейшего удара.
— Товарищ командир, — последовал доклад по связи, — касательное попадание одной торпеды по правому борту в районе девятого отсека. Целостность прочного корпуса не нарушена. Вторая торпеда поразила шумоимитатор.
Гордин не успел и рта раскрыть. На мнемосхеме выпал сигнал, страшный сигнал, ночной кошмар каждого подводника.
«Температура в девятом отсеке больше 70°».
Это значило — пожар на корабле. Гордин перебросил тумблер:
— Девятый! Девятый!
— Товарищ командир! — раздался ответный вопль. — Распределительные щиты искрят… Конец, давайте ЛОХ…
Гордин прикрыл глаза. В девятом отсеке сорок человек…
— Дать ЛОХ в девятый, — хрипло распорядился Гордин.
Побледневший старпом схватил его за рукав:
— С ума сошел, командир! Там люди!
— Там уже никого нет, — прошептал Глеб Игнатьевич.
Старпом отпустил Гордина — он и сам знал, что командир прав. Кислород выгорает мгновенно… Температуру, превышающую семьдесят градусов, приборы не фиксируют, а там, в бушующей преисподней девятого отсека, — тысячи градусов. «Знамя Октября» спасла четкая реакция загерметизировавшей отсеки автоматики, иначе пламенем была бы охвачена вся лодка. А если сейчас не задействовать ЛОХ — лодочную объемную химическую систему фреонного пожаротушения, — переборки и герметичные двери вздуются, прогорят, и ничто не остановит катастрофу.
Вспыхнувший оранжевым огнем мнемознак на сигнальном пульте впился в глаза Гордина, словно раскаленное клеймо.
«Дан ЛОХ в девятый отсек».
Все…
Ревуны и звонки неистовствовали, словно получившее свободу население потустороннего зоопарка. Один за другим поступали тревожные доклады из отсеков о повреждениях кабельных трасс, разрывах трубопроводов, выходе из строя электронного оборудования. Гордин командовал механически, подобно роботу. Он уводил лодку дальше к западу, еще не думая, куда и зачем, лишь бы где-то остановиться, отлежаться, зализать раны. А у места торпедной атаки имитатор выбросил воздушный пузырь и масляное пятно, свидетельства потопления субмарины.
В сознании капитана Гордина царила пустота. Он не мог, да пока и не пытался понять, что произошло. Монотонный вой ревунов господствовал внутри его будто взорванной черепной коробки. Машинально отдавая приказы — толковые, единственно верные, — Гордин пребывал где-то в ином пространстве и времени, и что-то в нем необратимо менялось. Человек, встретившийся лицом к лицу с непостижимым, чудовищным, лежащим за пределами разума, может отреагировать как угодно. Сойти с ума. Игнорировать факты, подсознательно посчитать их не соответствующими действительности. Погрузиться в пучину ужаса. С Глебом Гординым не случилось ни того, ни другого, ни третьего. А была только ПУСТОТА. И еще: ИЗМЕНЕНИЕ. И никакой рациональный анализ не мог бы сказать командиру «Знамени Октября», в чем это изменение заключается. Несомненно одно: до торпедной атаки «Надежного» Глеб Гордин был одним человеком, после же стал другим. Он еще не осознавал этого, как не осознавал пока ничего. Сейчас он лишь медленно плыл в своем внезапно опустошенном, лишившемся опоры мире.
