Гриша обернулся к Михалычу и приложил кулак к уху.
– Позвонить?
Гриша замотал головой. Показал на Михалыча, потом махнул рукой куда-то за плечо. Снова приложил кулак к уху.
– Я раньше звонил, – перевел Михалыч. – Нет, я не звонил. Собирался. По связям думаешь пройтись?
Гриша кивнул.
– Не сейчас. Сначала осядем давай где-нибудь. Ночью проще будет…
Гриша снова согласился. Схватил установленный на приборной панели блокнот и ручкой нацарапал адрес.
Сергей, судорожно вцепившийся в руль, с трудом оторвал перепуганные глаза от дороги. Несколько минут назад он был готов убивать, но, оказавшись один на один с мощной машиной и пусть вечерней, но все еще загруженной дорогой, чувствовал панику.
– Где это?
Гриша удивленно посмотрел на водителя.
– Не смотри на меня так! Где это? И где мы?
Гриша покачал головой и нацарапал еще пару координат на бумажке. Потом подумал, выкинул листок и на следующем написал: «На следующем повороте, направо».
– Вот сразу бы так…
– Надо бы врача найти, – пробормотал Михалыч.
– Сломали что-нибудь?
– Нет, вряд ли. Если бы не жилет, то наверняка, но… Я для Ромки думаю.
– Не надо… – слабо возразил Рома. – Не надо. Просто помяли. Отлежусь…
– А доктор у тебя есть? Знакомый?
– Поискать надо. Книжку взял… кажется.
– Тебе и самому бы не мешало.
Гриша ткнул Сергея, показывая направление движения.
– За дорогой следи, – посоветовал Михалыч.
Несколько раз они проскакивали мимо нужного поворота. Гриша размахивал руками и писал Сергею матерные записки. Михалыч, кажется, задремал сзади, Рома на особо резких поворотах тихо стонал.
Приблизительно через час они оставили машину в каком-то слабо освещенном дворе.
«Отсюда пешком», – написал Гриша.
– Михалыч, вытряхиваемся. – Сергей выскочил наружу, распахнул заднюю дверь.
Совместными усилиями они вытащили из машины Романа. Подхватили его под руки и двинулись куда-то в темноту. Каким образом Гриша ориентировался в этой тьме, Сергей так и не понял. Обычно в городе никогда не бывает темно. Уличное освещение, вывески, реклама, окна – все это походит на огромный прожектор, делающий ночь серой, ненастоящей. Потому, наверное, «ночная жизнь» так же отдает чем-то нереальным. Извивающиеся силуэты, грохот музыки, легкие, совсем не дневные отношения. Но тут, в этом дворе, огороженном от внешнего мира бастионами многоэтажек, было черно, как в могиле. Даже небо, низкое, нависшее над домами, терялось во мраке. И будто бы слышалось:
– Теперь все серьезно. Все серьезно…
