Средства массовой информации несли всякую околесицу: то рассказывали о гибели очередного города: «…Прервалась связь с Владивостоком… Как сообщают наши источники, в полдень по местному времени над бухтой Золотой Рог появился неопознанный летающий объект…», то начинали вещать о беспримерном героизме летчиков, отразивших налет на Москву.
Ильин стрелял. В каждого, кто не выполнял приказ разойтись по домам, в любого, кто делал шаг после приказа стоять. Стрелял. Стрелял. Стрелял… Лишь бы делать хоть что-то. Для того чтобы кошмар закончился. Чтобы вернулся порядок.
Казалось, что страшнее уже не будет.
Но появилась плесень.
Три месяца. День за днем, ночь за ночью. Они ложились спать, не раздеваясь, зная, что все равно через пару часов их поднимут и снова придется стрелять. В них тоже стреляли. Во взводе Ильина погибло пятнадцать человек.
Двоих из них он убил сам.
Карнауха и Симонова.
– Там же женщины и дети, – кричал Карнаух. – Смотри! Ты что, ослеп? Ты… ослеп?!
Ильин не ослеп. Он видел, что в толпе женщины. Он понимал, что люди просто хотят жить, что люди хотят выбраться из города, ставшего ловушкой. Что люди просто боятся. Понимал. Люди хотят жить. И ради этого готовы убивать.
Симонов не кричал. Он молча слушал, переводя взгляд с Карнауха на Ильина. И обратно. Его, казалось, не интересовала толпа на другом конце моста. Он слушал, присев на корточки за сожженной легковушкой, что говорит Карнаух. И ждал, что ответит Ильин.
А Ильину дико хотелось спать. Не было сил объяснять, что эпидемия, что эти, вышедшие на мост, разнесут заразу дальше, что эта страшная плесень расползется по всему городу, по всей стране…
Карнаух сорвал с лица противогаз, отбросил его в сторону.
– Будь ты проклят, – сказал Карнаух. – Будь ты…
Он отбросил в сторону автомат и пошел к проволочному заграждению. Голыми руками схватился за проволоку, потянул. В холодном свете прожекторов кровь, закапавшая с его пальцев, была ярко-красной. Как в старых индийских фильмах.
Люди приближались.
Плесень была на их лицах и на их руках. Даже глаза были затянуты багровой пленкой плесени.
– Прекрати, – сказал Ильин, снимая автомат с предохранителя.
Карнаух молча рвал проволоку, кровь летела в стороны, окропляя бетон.
Ильин поднял автомат.
Ребята из его взвода, те, кто еще остался, смотрели на него, и свет стекал по маскам их противогазов. Словно пот. Только пулеметчики, не отрываясь, следили за толпой. Ильин специально поставил к пулемету самых надежных.
