У Эмери была хорошая возможность познакомиться с нравом девушки во всех подробностях. Он не сомневался: догадаться, куда направится беглянка, будет невозможно. С одинаковым успехом она может погнаться за Талиессином или, наоборот, скрыться в туманах между мирами, чтобы избыть в одиночестве свое разочарование.
Нет уж. Эмери глаз с нее не спустит.
Она, кажется, догадалась, о чем он думал. Остановилась на пороге спальни такая грустная и юная, что у ее спутника захватило дух.
«Это эльфийские чары, – строго сказал себе Эмери. Что бы там ни говорили о том, что никаких чар не существует, она – женщина и эльфийка, она умеет проделывать с людьми разные штуки… Не поддамся ни за что».
Приняв такое благое решение, он уверенно вошел в комнату и закрыл дверь.
– Боишься, что я убегу? – спросила она негромко.
– Боюсь. – Он не стал отпираться.
– Я не убегу.
Она села на кровать, снова принялась за свою шнуровку. Вспомнила о Талиессине, остановилась. Прикусила губу.
Эмери осторожно подсел рядом. Она повернула к нему голову.
– Ты уверен в том, что это был он? – спросила Уида. – Талиессин?
– Да, – сказал Эмери. – Я ведь встречался с ним во дворце. Точнее, видел его там, а он меня не видел.
– Подсматривал за ним?
– Было дело. – Эмери вздохнул. – Дядя Адобекк считал, что так будет лучше.
– Понятно.
Она с силой дернула шнуровку, шелковый шнур запутался и затянулся вокруг ее пальца.
– Чума! – сказала Уида, на мгновение становясь прежней.
Эмери потянулся к ней:
– Позволь, я распутаю. У меня хорошо получается.
– Большой опыт? – фыркнула она.
– Большой опыт в распутывании узлов, – уточнил Эмери. – Не смешивай меня с моим братом. Это он любитель и любимец женщин. А я просто хроменький музыкантик.
– Если ты заметил, – сказала Уида, безразлично позволяя ему заняться шнуровкой и своим плененным в шелковой петле пальцем, – мы, Эльсион Лакар, никогда не смешиваем тебя, хромой бедняжка, с Ренье, который тоже хромой, но не бедняжка, а почему-то любитель и любимец женщин.
– Да, – сказал Эмери, – я это заметил.
– Талиессин, – повторила Уида задумчиво. – Почему он назвался Гаем?
– Гайфье, – сказал Эмери. – Так звали его отца.
– Это кое-что объясняет, – согласилась Уида. – Хотя и не все. По-твоему, он не вернется?
Эмери пожал плечами.
– Талиессин всегда был для меня в своем роде загадкой, – признал он. – Если говорить честно, я никогда не воспринимал его всерьез. Мне он казался мальчиком. Не слишком умным. Не слишком счастливым. Чересчур независимый нрав при изобилии обязательств, ограничений и требований. С самого детства знать, что станешь королем, что обязан жениться на той женщине, которую для тебя найдут, и ни на какой другой… Наверное, тяжелая участь. Хотя желания пожалеть Талиессина у меня никогда не возникало. Мне вообще трудно представить себе, какой он.
