Он едва сдерживал смех. За его спиной Пропащие Мальчишки смотрели в потолок. Вита залилась краской.
Пенелопа О снова выразительно посмотрела на Акулло. Эльзас что-то шептала Кралевичу, то и дело притрагиваясь кончиком языка к его уху. Стивен Майкл Стивенс широко зевал. Лайонел убийственно смотрел на Вейссмана, сжимая ручку в кулаке, словно стилет. Вита старательно сохраняла выражение живой заинтересованности; она вся сжалась, будто в ожидании удара.
Вейссман облизнул палец и принялся листать Витину статью.
— Коль скоро, — сказал он, — вы считаете доказанным, что тендер — своего рода притворство, если само «материальное», под которым, как я понял, вы разумеете наше физическое бытие, — своего рода лингвистическая конструкция…
Кралевич перевел взгляд на Вейссмана и глухо зарычал. Даже профессор Викторинис вздохнула и закрыла глаза.
— Мой вопрос таков, — громко объявил Вейссман, энергично рассекая воздух кавычками. — Если все «сконструировано», если нет ничего «сущностного» в «гендере» и вообще наших физических «телах», то кто вправе сказать, что одна «конструкция» лучше другой?
Вдоль стола прокатился безмолвный стон.
— Неужели это надо устраивать каждый раз, Морт? — спросила профессор Викторинис.
— Господи, Морт, — вскричала Пенелопа О, — именно такие идиотские вопросы задают мои первокурсники!
— Я что-то не въезжаю, — сказал Куган, — мы по-прежнему говорим про пиписьки?
— Возможно, — настаивал Вейссман, перекрывая голосом шум, — если бы мы позволили докладчику просто ответить на вопрос…
Нельсон, единственный из собравшихся, следил за Витиным выражением. Она крутила головой из стороны в сторону, надеясь, что ей дадут вставить слово. Профессор Викторинис, перегнувшись через угол стола, о чем-то оживленно беседовала с деканом Акулло. Эльзас гладила Кралевича по ноге; тот сердито пыхтел, раздувая ноздри. Стивен Майкл Стивенс подпер голову руками, силясь не заснуть. Лайонел писал с таким остервенением, что до Нельсона доносился скрип его ручки. Пропащие Мальчишки взглядами указывали друг другу на дверь.
— У меня вопрос, — объявила Пенелопа, — гораздо больше по существу.
— Мне казалось, профессор О, — перебил Вейссман, — что сейчас спрашиваю я.
— Как насчет jouissance[65]? — спросила Пенелопа, не обращая на него внимания. Она подалась вперед и одарила Биту сестринской улыбкой. — Мне показалось, вы не вполне ясно трактуете его бесконечное вытеснение как языка.
Наступила тишина, все взоры устремились на Биту. Та, испуганная всеобщим вниманием, открыла рот, чтобы начать.
