Мобилизация запасных прошла весьма спокойно и на удивление быстро, с опережением намеченного планом срока. Полки удалось пополнить по штатам военного времени.
Одна особенность невольно удивляла всякого, кто знакомился в те дни с беспрерывно прибывающими маршевыми колоннами: обилие запасных унтер-офицеров, многие были с Георгиевскими крестами – за недавнюю русско-японскую войну. Унтер-офицеры – золотой фонд любой армии. Зачем же эта поголовная мобилизация? Расчет на быструю победу? Легкомысленно… А золотые кадры все прибывали и прибывали. В ротах не хватало вакансий для старших унтер-офицеров, многих приходилось назначать командовать отделениями, младших же унтер-офицеров вообще ставить рядовыми. Опытные генералы покачивали головами – это же все равно что хрустальной вазой заколачивать ржавые гвозди!
С утра Лавр Георгиевич отправился в полк, размещенный, не в пример другим, основательно – в старинных войсковых казармах. Он оставил его напоследок, ибо другие полки дивизии размещались временно и наспех – в разбросанных по округе деревням.
На избитом плацу полк выстроили поротно. Отдельно на левом фланге стояли пулеметная команда и рота службы связи.
На плац вынесли аналой и образ Дмитрия Солунского. Поплыл дым ладана.
Командир полка, немолодой полковник с седою головой, аккуратно перепоясанный ремнями, тревожно посматривал на нового дивизионного. Худое азиатское лицо Корнилова с косой бородкой клинышком хранило бесстрастное выражение. Полковник обратил внимание, что у дивизионного, как у всех людей маленького роста, была привычка делать быстрые широкие шаги. Именно эта широкость шага стала его первым впечатлением от знакомства с генералом.
Над плацем раскатился зычный командирский голосище:
– По-олк… смир-р-на-а! Под знамя… слуша-ай: на-а кра-ул!
Лязгнули выхваченные офицерские шашки, колыхнулся и замер частокол штыков. С правого фланга показалась знаменная рота с полковым штандартом. Оркестр ударил марш.
– На молитву-у… шапки долой! Певчие… пред полк! Старенький священник, седой, подслеповатый, произнес слово о мужестве воина и христианской небоязни смерти за Веру, Царя и Отечество. Стояла напряженная глухая тишина. Замерли даже чумазые еврейские мальчишки, облепившие забор вокруг казарм. Затем речь держал командир полка. Он говорил, держа фуражку в опущенной руке. Под конец на его глазах выступили слезы. Он смешался и махнул своему заместителю. Тот лихо крутнулся на каблуках. Оркестр грянул хватающий за сердце марш «Прощание славянки».
