Что-то неверное было в нём — то ли ноги у его кобылы были слишком тонкие, то ли кобыла эта была безрадостная и нервная, то ли он сам сидел на лошади криво, но только что-то неправильное было во всём его облике. Но вот поди же — ему самому не понравился, видите ли, мальчик:
— Сядь как следует, свесился, как хурджин… — И голос его был как ржавая жесть.
К концу его кнута была привязана ножка лани. Кобыла из-под него так и норовила выскочить, он умело сдерживал её, но, несомненно, было в нём что-то такое, что-то колючее, что раздражало кобылу. Его груз показался мальчику подозрительным, но мешок, перекинутый через седло, не был окровавлен.
— Ты куда это направился? — спросил Месроп мальчика.
— Еду вот.
— В Шамут?
— На станцию.
— А, до Сота, значит, товарищами будем. Погоняй давай.
Мальчик ударил Алхо каблуками, и Алхо не должен был обидеться, потому что так велел человек старше его и мальчика…
— Давай, давай, не жалей, лошадь не должна знать, когда её могут ударить. — Он свесился и поверх мальчиковой головы ударил Алхо по крупу. — Держись покрепче, не хурджин же ты, в самом деле. Мальчишка из Салахлу, самого от земли не видать, за десять минут от Папахкара до Гарнакара добрался… Только его красная рубаха мелькнула у Папахкара, смотрю, а он уже возле Гарнакара, Будённый бы его не догнал… Тебе сколько лет-то?
Мальчик хлестнул коня.
— Он бы тебя в минуту догнал и на кусочки бы разнёс, такой шустрый азербайджанец…
Мальчик нехотя возразил:
— Не разнёс бы.
— А что, пожалел бы?
— Да почему же?
— А потому, что, пока ты тут свои «почему» да «отчего»… Но-о-о, дохлая… Да тебе сколько лет-то, в военкомат ещё не вызывали?
Мальчик понял, что речь об армии идёт. Мальчик улыбнулся. Это была такая далёкая вещь, ну приблизительно такая же далёкая от него, как Буденный и Папахкар друг от друга, значит, шутит человек; и насчёт того, что мальчишка из Салахлу разнесёт его в клочья, тоже, значит, шутка.
— Ты нашего Аветика насколько младше? Или ты худой просто, щуплый? Ровесники небось с Аветиком?
— Аветик десятый уже кончил, — сказал мальчик.
— Кончил, да, в военкомат его уже вызывали. В одном классе учились?
— Вуэй! — удивился мальчик. — Аветик десятый кончил, я в шестой перешёл.
Дорога потемнела, почти что почернела, лошади замедлили шаг. По обе стороны дороги росли липы. Ветер вдруг донёс то ли грибной запах, то ли запах гнили, а может быть, оба запаха вместе. Солнце было далеко и казалось очень белым. Ничего страшного во всём этом не было. Здесь, среди деревьев, ничего страшного не могло быть, это там, под белым солнцем, должен был испугаться тот, на кого бы они выехали сейчас, а здесь, в липовой аллее, были дядя Казарян Месроп и сын Егиша Араик, так что бояться было нечего. Только было удивительно, что стоит такая глухая тишина, так что даже кажется, что ты в глубине дерева, в самом стволе, и ты знаешь, что старая мельница Аветика где-то совсем близко, но шум речки почему-то не доносится, и кажется, что мельница работает не на воде, да нет, какая тут может быть мельница, мельница — просто старое воспоминание, и место это связано с одной старой историей… Отца этого человека убили где-то здесь, и человек этот сейчас молчал. Мальчик хотел спросить у него про это, но не знал, можно ли задавать ему сейчас такие вопросы. И потом он засомневался, на «вы» к нему обращаться или же на «ты». Из памяти вылетело имя убитого. Липовая аллея кончилась внезапно.
