Чтобы найти верное освещение семейной истории, оставившей глубокий след в душе Евгения, нужно вернуться назад — заглянуть в годы его раннего детства.
И, пожалуй, еще дальше, в былое.
Семидесятые годы прошлого века.
По Военно-Грузинской дороге из Тифлиса к Владикавказу тащится фургон. Покачивается на выбоинах. Скрипят высокие деревянные колеса, обитые изношенной железной полоской. Среди домашней поклажи в глубине фургона торчит связка обернутых тряпкой малярных кистей, а внизу, между колесами, болтаются ведра с краской. Из безжизненно опущенных, больших, со вздувшимися венами рук Саркиса Абрамовича Вахтангова свисают вожжи. Саркис погружен в тоскливые раздумья. По временам из его груди вырывается вздох, и, очнувшись, Саркис подгоняет идущую шагом усталую лошадь. Ее копыта уныло отсчитывают по хрустящей щебенке мгновенья, часы, дни… Молчат в фургоне дети Саркиса: старший Баграт, Катаринэ и Домна.
Они оглушены обрушившимся на них горем.
Дорога в безвестное будущее извивается змеей, стиснутая голыми скалами и безднами. Всюду подкарауливают нависшие гранитные глыбы, они грозят новыми несчастиями, человека всюду поджидает неотвратимая беда.
И кажется, что вокруг плетущегося фургона сами недра земли, корчась в муках, вздыбились, вывернув наружу суставы, кости, колени, внезапно задохнулись от боли и, онемев, взывают к небу.
Но там, в далекой вышине над головами, голубые клинья неба, разорванного криво-накосо острыми утесами, тоже не приносят успокоения.
Как вечный символ этих мест, висит над дорогой знаменитая скала «Пронеси, господи!».
Страшен Кавказ для путников, подавленных невосполнимой утратой, для тех, кто потерял всякую надежду.
Отчаяние Саркиса пугает детей и усиливает их собственную боль, тревогу и уныние. Они чувствуют — горе неумолимо гонит их навстречу новым бедам…
Завтрашний день так же мрачен, как и то, что произошло вчера.
Но надо жить. Надо как-то бороться, чтобы остаться в живых.
Бегство Саркиса из Тифлиса его друзьям и соседям казалось безрассудным. Ну что ж, что умерла жена? С каждым может случиться. Но он не мог иначе. Его сердце разрывалось. С той минуты, как не стало горячо любимой подруги, его обычное существование не только потеряло весь смысл, оно сделалось для Саркиса непереносимым.
Маляр-подрядчик, он был в веселой столице Грузии достаточно обеспечен всем. Но бросил работу, запил горькую, наконец, роздал и продал все, что можно было раздать и продать, распрощался с друзьями и с остывшим гнездом. Кинулся прочь из обжитых стен. Прощайте, шумные улицы! Навсегда прощай, Грузия!
