Рядом опускается остроносый ботинок из крокодиловой кожи. Это бармен залез с ногами на стойку, прибавляет громкость на телевизоре, который висит под потолком.
- Пульт сломался, - извиняется он перед посетителями.
На экране носятся люди с мячом: то ли футбол, то ли регби.
«Моня делает пас Хряпе. Хряпа - Гольденцвайгу… Опасный момент! Го-о-ол! Сборная России лидирует!»
- Да уж, ничего себе у России сборная! - возмущается Никитин. - Моня, Хряпа и Гольденцвайг…
- И еще негр, - добавляет Рита.
- Где негр?
- Вон, видишь, в углу, номер 22…
- Моня, Хряпа, Гольденцвайг и негр… - сокрушается Никитин.
- Ну и что? - пожимает плечами Рита. - Мне нот наплевать.
- Почему?
- Все это варварские игры. Обойти всех и забить гол в чужие ворота. Или убить мужчин-врагов и изнасиловать их женщин. Одно и то же. Мне это совсем не интересно… Кстати, Даня, я тут подумала, никакой ты не последний великий писатель!
- Почему это?
- Потому что настоящий последний великий писатель не должен в своей жизни написать ни одного слова, ни одной фразы, как бы ему этого ни хотелось! - говорит Рита. - Он должен все это видеть и все равно ничего не написать. Только тогда он станет пос…
- Ты можешь заткнуться?! - грубо обрывает ее Даня. - Можешь помолчать хотя бы…
- Минуту? - заканчивает за писателя Рита. - Даня, какой же ты все-таки сентиментальный…
- Черт, меня от вас всех уже тошнит!
- Правда? И от меня тошнит? - спрашивает Рита.
- От тебя в первую очередь! Пошли вы! Я - последний великий писатель, а вы все кто? - глаза Дани прикрыты затемненными стеклами, но по голосу чувствуется, что он плачет.
Рита делает глоток вина.
- Даня, знаешь, когда пьяные мужчины плачут, это не то что отвратительно, это вообще пиздец… - равнодушно говорит она.
Писатель поднимается со стула, берет свой блокнот и зло швыряет его в девушку:
- Ну, раз так: на, держи! Пишите, блядь, сами, раз вы лучше меня все знаете! Делайте что хотите!
- Ой, Дэн… - брезгливо морщится Никитин, - вот только не надо этих твоих игрушечных трагедий, тоже мне, Офелия какая выискалась…
Шатаясь из стороны в сторону, Даня бредет к выходу, натыкается на прозрачную стену и падает на пол. Очки отлетают в сторону, одно из затемненных стекол разбивается. Писатель поднимает их, вновь надевает. Сквозь разбитое стекло он видит, что за стойкой бара никого нет. Кто-то берет его за руку:
- Даня, с тобой все в порядке? Тебе помочь? Дима Мишенин склонился над писателем.
- Все хорошо! - отталкивает его тот. - Ничего не надо! Потом… Все потом…
