Микель почистил его плечи щеткой.
– Карнавал вводит меня в транс. Стоит мне одеться Людовиком ХIV, и я легко иду чуть выворачивая стопы, так, как он сам это делал.
Микель подушил его парик.
– А из-под этой треуголки, которая принадлежала дворянину моего любимого восемнадцатого столетия, я смотрю на народ, естественно, с тем же высокомерием, которое было свойственно аристократам того века.
– Тебе удается, – сказала Ванда.
Он замолчал и наконец предстал перед ней в розовом шелке из столетия dixhuitieme27 с позументами и галунами, высоким крахмальным жабо и парчовой накидкой, черными туфлями с пряжками и на красных каблуках. Он оглядел платье Ванды. Это было черное платье от Сюзи Вонг. Ванда считала его очень элегантным. Радомир поцеловал воздух у ее щеки.
– Вечно голая! Вечно голая! – прошептал он и надел треуголку со страусовым пером.
– Я жду тебя через час! – сказал он и нырнул в темноту.
Ванда видела из окна, как он выходил из дома. Она пообещала встретиться с ним в кафе «Флориан», где его ожидало интервью для газеты. Ванда должна была сыграть роль его пресс-секретаря и завершить беседу.
– В конце концов, нет ничего хуже журналистов, которые думают обо мне: «Ah, celui-la a du temps a perdre!28», – сказал он.
Ванда села на вапоретто у церкви Сайта Мария делла Салюте, а затем пересела на линию, ведущую к Сан Марко. На ней была черная кожаная маска, через прорези которой она смотрела в окно вапоретто. На маске настоял Радомир. Надев ее и отступив от зеркала на шаг, Ванда увидела, что стала похожа на конокрада.
По площади Св. Марка публика в костюмах передвигалась, как фигурки на механических часах. Сквозь гул и крики толпы, зависавшие под сводами аркад, прорывался Вивальди. Вокруг щелкали и трещали фотоаппараты. «Ну давай же, снимай! – кричала женщина своему мужу, который старался поймать в объектив трех молоденьких мещанок. – Ты их сейчас опять упустишь!» К окнам кафе «Флориан» прилипли со своими камерами, словно улитки, видеолюбители.
Радомир сидел, как обычно, в восточном салоне, все остальное представлялось ему пустыней. В салоне арт-деко пастельного цвета и дальше в зале для некурящих слева впереди сидели только японцы и те, чья фантазия ни на что больше не была способна.
Ванда постучала снаружи по стеклу, стараясь привлечь к себе внимание Радомира. Он разговаривал с журналистом, похожим на администратора в отеле, когда тот получает заказ на очередное дополнительное обслуживание одного из номеров. Он изображал на лице удивление и царапал карандашом в блокноте, фиксируя каждое слово Радомира. Последний флиртовал. Молодые мальчики, задававшие ему вопросы, были для него образом воплощенного либидо.
