– Семь. Я много читала о войне в книгах. Ариадна являла воплощенное смирение.
– Нисколько не сомневаюсь. Так что ты там говорила о своем отце и Лицасе? Если я правильно понял, они сражались не за тех.
– Умоляю, Джеймс, для меня это не шутки. Отец стал реакционером. Вступил в так называемую Национальную армию. Там собрались одни фашисты, уголовники и подонки. Лицас тоже в нее вступил. Сперва он служил офицером связи с британцами, а потом добился перевода на фронт, хотел драться.
– И убивать коммунистов. Пойми, Ариадна...
– Вон он. Смотри.
Дорожка, по которой они шли, повторяла изгиб береговой линии бухты Пасалиман – большей из двух пирейских гаваней для яхт. На противоположной стороне бухты, едва заметно покачиваясь на ровной глади воды, теснилось множество всевозможных судов и суденышек: от рыболовных баркасов и двенадцатифутовых прогулочных лодок до роскошных яхт, которыми изобилует Средиземное море. Тут же внизу, на узкой полоске причала, на стапелях полным ходом кипела работа: здесь ремонтировали и переоборудовали лодки. Высокого, одетого в белую рубашку мужчину, что-то энергично втолковывавшего двум насмерть перепуганным работникам, Бонд сразу выделил из толпы. Стараясь не отставать от Ариадны, которая стремительной походкой направилась к ведущей на причал лестнице, Бонд вернулся к прерванному разговору:
– После того, что ты мне рассказала, трудно поверить, что этот человек согласится помогать твоим единомышленникам.
– Не забывай, что в данный момент это и твои единомышленники. Но не волнуйся, Лицас обожает британцев. К тому же, несмотря на то, что я вступила в коммунистическую партию вопреки его протестам, он, кажется, по-прежнему любит меня, потому что любит моего отца. И еще, если он заупрямится, я знаю что сказать, чтобы он помог нам.
В этот момент Лицас обернулся и увидел их. Годы, проведенные под южным солнцем, придали его задубевшей на соленом морском ветру коже коричневато-бронзовый оттенок. В свои сорок-сорок пять лет он выглядел удивительно молодо. У него были густые темные волосы, только-только начавшие седеть; правильной формы, плотно прилегавшие к черепу уши; карие глаза, грустные и внимательные; благородный нос и рот, который сейчас казался добродушно чувственным, но в минуту опасности, тут Бонд не ошибся, преображался и жесткую прямую линию. Живот не выказывал ни малейшего намека на полноту, плечи и руки бугрились мускулами. Бонд не сомневался – этот человек может быть либо надежным другом, либо не ведающим пощады врагом. С первого взгляда он внушил Бонду доверие.
