– Почему ты назвал меня «сердце мое»?
– Потому что ты и есть мое сердце, – сказал он, целуя ее, и, когда его губы пробежали от виска к краешку рта, сладостный трепет сотряс ее тело. – О, Эндри, неужели за все это время ты ничего не поняла? Неужели ты не видишь, что мое сердце бьется для тебя... и только для тебя?
– Пол... – Она повернула голову, и ее губы исчезли во влажной нежности его рта.
– Сердце мое, – прошептал он, не отрывая губ.
Прикосновение его было и внове, и глубоко знакомо. Вполне наяву и в то же время словно во сне, Эндри, трепетно вздохнув, отдала ему свои губы, готовая вновь насладиться его чудесным поцелуем.
Его губы ничего не требовали, а, оставляя сладостный след, осторожно двигались в поисках все новых и новых тайн ее рта, не внедряясь, однако, внутрь, а исследуя лишь плавные, мягкие контуры. А Эндри вновь испытывала восторг предчувствия полного слияния. Он был снова с ней – «ее любовь».
Словно ведро воды, опрокинутое на голову, реальность вторглась в сознание, едва Пол прервал поцелуй. Горячие слезинки, переполнив глаза Эндри, медленно потекли по вискам, чтобы затем затеряться в волосах.
Его губы на ходу поймали одну из них.
– Почему ты плачешь, мы ведь наконец вместе? – проговорил он.
– Не знаю. Точнее, не уверена. – Она спрятала лицо на его груди. – О, Пол, – со всхлипом вздохнула она, – я уже более ни в чем не уверена.
– Ты можешь быть уверена во мне, – сказал он. – Пожалуйста, доверься мне.
– Я не могу, – сказала она и, повернув голову, услышала ровное биение его сердца. – Я очень хочу, но не могу. Пока не могу, во всяком случае.
Она почувствовала, как его грудь расширилась, наполняясь воздухом, и вновь опустилась – он вздохнул.
– Бедняжка моя, – сказал он, покрывая ее лицо едва ощутимыми, нежными поцелуями, – как бы я хотел рассеять твои сомнения, но я тоже не могу... опять-таки пока, до тех пор, пока ты окончательно не освободишься от предубеждений и не поверишь безоглядно самой себе и мне.
С тяжелым вздохом Эндри внутренне согласилась, что Пол с присущим ему спокойствием и пониманием сформулировал самую суть ее проблемы. Она больше боялась верить самой себе, своей интуиции и чувствам (не важно, к нему ли или им вызываемым), чем верить ему. Скорлупа, которую она слепила из боли перенесенной измены, затвердела и стала частью ее самой. Чтобы разрушить это защитное сооружение, обнажив тем самым ее внутреннее «я», потребовались бы силы и смелость, которых, казалось Эндри, у нее не было.
