Анна словно вжалась в свое обитое кожей кресло.
– Я не знаю точно. Мне известны всего четыре.
– Всего четыре! – горько усмехнулась Карла. – Всего четыре! – Внезапно она рассмеялась, но это был невеселый смех. – О Господи!
– Да, – мрачно кивнула Анна, – большинство женщин чувствовало бы то же самое.
Внезапно ее пронзило болезненное воспоминание о той искренности и страстности, с которыми она ответила этому человеку, оказавшемуся просто современным вариантом Казановы. Погруженная в свои мысли, Карла пропустила смысл замечания Анны.
– Что? – спросила она озадаченно.
– Я говорю, что большинство людей разделяют ваши чувства, – объяснила Анна. – И, судя по всему, Джарид так же жесток с женщинами, как и со своим отцом. Он, похоже, подбирает и меняет женщин легче, чем перчатки. Он – потребитель, Карла. Вот почему я так расстроилась. Вы слишком хорошая и не заслужили всего этого. Вы слишком хороши для него!
Еще один потребитель.
Эта горькая мысль и неприятные воспоминания, вызванные ею, мучили Карлу все оставшееся время до конца рабочего дня, но она мужественно скрывала отчаяние.
Защитный механизм включился в считанные секунды после того, как Анна закончила свою исполненную сострадания речь. В душе Карлы бурлили противоречивые эмоции, впечатления и чувства. Однако все это было скрыто за непроницаемой, ледяной невозмутимостью. Внешне она выглядела спокойной, но на борьбу с чувствами, бушевавшими в ее груди, чтобы не позволить им вырваться наружу, у нее уходили все ее силы.
Время бежало слишком быстро.
Карла ежеминутно смотрела на часы, чувствуя, как нарастает напряженное волнение. Она согласилась поужинать с Джаридом у него дома. Он заедет за ней в половине седьмого, очевидно, с намерением окончательно соблазнить.
Карле следовало принимать решение. А времени для этого оставалось все меньше.
Посетители приходили, уходили, и некоторые из них оставляли кругленькую сумму за свои покупки. Карла выглядела беззаботной, обсуждала с ценителями тонкие различия разных жанров западной живописи, позволяя себе иногда рассмеяться. Единственное, что она запрещала себе делать, – это смотреть на взывающий к ней со стены портрет, висевший в самом центре. Впрочем, никто, за исключением, может быть, Анны, этого не заметил. Анна же, раз высказав свое мнение, воздерживалась от дальнейших комментариев... до того момента, когда они стали запирать галерею на ночь.
– Простите меня.
Почувствовав бешеное нарастание тревоги, Карла тем не менее закончила запирать заднюю дверь и лишь затем взглянула на Анну.
