Да и вправду, по дороге ли едет эта упряжка? Ведь если она из того, неведомого мира, то может двигаться и без всяких дорог. Шум нарастал – теперь он исходил, казалось, и от земли и от невидимых гор. Им полнилось все белое безмолвие.
– Господи боже, Матье, ты же возчик, чего ж ты упряжки-то испугался!
Он заставил себя рассмеяться, но смех прозвучал неестественно и тут же заглох. Возникшие перед ним неясные очертания вскоре обрели форму. Вот человек, вот передняя лошадь, вот еще лошади, а вон начинает вырисовываться и крытая парусиной повозка. И наконец потянуло запахом лошадей, горячим, живительным, родным, настоящим, без всякого подвоха. Добрым запахом жизни.
Матье пошел им навстречу и услышал окрик возницы:
– Эй! Э-ге-гей!
Перед ним появился молодой крепкий парень в лихо заломленной шапке. С хорошим открытым лицом.
– Привет! – сказал он, рассмеявшись. – А я уж было подумал, не в пустыню ли я попал! Эта дорога ведет в Сернан?
Смех и открытое лицо парня отогрели сердце Матье, и, рассмеявшись, он тоже пошутил в ответ, сказав:
– Само собой, да только ежели ехать по ней в другую сторону!
– Что тут стряслось?
Вдоль упряжки к ним шел другой мужчина. Этот был пониже ростом и посухощавей, чем его товарищ.
– А то, что мы не туда едем, – ответил парень. – Ты только не вылезай из фургона, не то снова кашлять начнешь.
– Хорошие у вас лошади, – заметил Матье. Подошедшему было, вероятно, лет за тридцать; он был худой, с неприметным лицом, на котором выделялись только лихорадочно блестевшие глаза.
– Так куда же мы едем? – спросил он.
Матье помедлил и сказал:
– Никуда. На Белину. Или в Сален, но тогда надо забирать влево и спускаться.
– Говорил я тебе, – сказал тот, что был постарше, – в таком тумане надо было спрашивать, еще когда Клюси проезжали.
– А ты кого-нибудь там видал?
– Надо было в дом постучать.
– Да не беда, – прервал его Матье, – вы ведь не больше лье крюк-то дали. Развернуться можете прямо здесь, на лугу. Тут не завязнете, это я точно знаю.
– Фургоны у нас больно тяжелые, – сказал парень. Матье бросил взгляд на повозки – вторая едва вырисовывалась в тумане.
– Знаю, – сказал он. – Это я еще издали понял. И, видать, не ошибся. Три лошади цугом да две повозки – одна за другой. Но ежели я говорю, что тут можно развернуться, значит можно. Я-то знаю, сам – возчик.
– Я тоже – возчик, – радостно подхватил парень. – Вожу лес для стеклодувных мастерских в Старом Лои. – Глаза его потемнели, и голос зазвучал жестче. – Возил, вернее сказать. Потому как «серые» сожгли и мастерские, и деревню.
