Внезапно мысль, что Антуанетта может и его сделать своим пособником, повергла Матье в ужас; он бросил заступ, вылез из ямы всего в аршин глубиной, огляделся, прислушался и вытер рукавом пот со лба. Все вокруг казалось ему враждебным, тревожным.
Матье поглядел в землю, разрытую у его ног, и ему вдруг почудилось, что она манит его, что туман вот-вот столкнет его в эту яму и некая неведомая сила сомкнет ее над ним. Чувство это было столь явственным, что на какое-то мгновение у него перехватило дух и ноги задрожали.
Он отошел на несколько шагов от ямы и, пытаясь успокоиться, стал вспоминать, как он был возчиком, как шагал по дорогам рядом с великолепными упряжками. Лошади, огромные повозки и дороги – в этом была его жизнь. Эту жизнь разбила сначала война, потом чума, и все же он еще надеялся когда-нибудь вновь обрести ее. Даже в такой туман, даже в еще более скверную погоду надо было идти. Вот он и шел, вместе с лошадьми, и с товарищами, и попутчиками. И шли они так до самого вечера. Ночевали под открытым небом, на постоялых дворах или в ригах, а то и прямо забравшись на повозки, под парусину. Так и катили. Скрип колес да цоканье копыт – в этом и была его жизнь.
Внезапно Матье насторожился и застыл на месте.
– Господи боже мой, – пробормотал он, – никак я рехнулся!
Он столько думал о своей упряжке, что даже услышал скрип колес.
Задержав дыхание, он стал вслушиваться внимательнее.
Нет, он не рехнулся. Где-то поблизости ехала упряжка. И это не лошадь из бараков, что возит мертвецов. Ошибиться Матье не мог: самое малое, три лошади и, верно, крупные, тянули две тяжелых повозки.
– Самое малое, – прошептал возница. – Самое малое, три лошади и две повозки… И совсем рядом.
Он послушал еще и медленно направился к нижнему краю луга, где пролегала дорога. Страх исчез, но какая-то тревога – быть может, порожденная туманом, – еще грызла душу возницы. Непонятная эта тревога не исчезала, точно став неотъемлемой частью той белесой пелены, что окутывала все кругом, временами делая мир нереальным, почти прозрачным. Деревья, покрытые инеем, усугубляли это впечатление нереальности.
Не его ли это упряжка приехала к нему? Не его ли мертвые лошади пришли за ним, чтоб увести его в небытие, откуда они сами явились?
Как хотелось бы ему удрать отсюда, найти край, где видно небо, где все залито светом и где есть жизнь. Как хотелось бы… И, однако же, он стоял не шевелясь на обочине дороги.
Живая изгородь, похожая под слоем инея на сугроб, почти сразу исчезла в плотной вате, откуда доносился шум упряжки. Он несся с этой дороги, не иначе. Матье подумал было, что это обоз с больными из другого города, но каждая городская управа сама занималась своими больными, а бараки Салена и так были переполнены.
