Роман отвел взгляд:
– Жаль это слышать.
Боже, каким же странным он стал! Он не был знаком с этим человеком и тем не менее готов танцевать от радости, что тот скончался. У него не было никаких шансов с Тристой – она на него почти не глядела. У них все кончилось уже давно. И все-таки он чувствовал ревность.
– Леди Эйлсгарт умерла, – внезапно сообщил он.
– Я знаю. Мне это сказали друзья из пригорода.
– Не моя мать. Я говорю о жене.
– О, – без особого интереса произнесла Триста, – мне жаль.
– Да. Оказалось, что после ее смерти я ничего не получил в наследство от ее отца. Она меня невзлюбила и настроила против меня отца. Она считала, что я испортил ей жизнь, и я остался без единого фартинга, хотя мне и обещали приданое при женитьбе. Разве это не забавно?
– Забавно?
– Ну, смешно. Возможно, это было возмездие.
– Жаль, что она умерла. – Глаза Тристы затуманились, а ноздри раздулись от тяжелого дыхания. – Я вижу, что ты очень о ней горюешь.
– Мне жаль, что она скончалась, но не могу сказать, что это сильно на меня подействовало. Мы не были близки.
– А... у нее... были дети?
Какое-то мгновение Роман молча смотрел на нее.
– Нет. И в значительной степени из-за этого мы стали чужими. Она считала, что детей у нее нет по моей вине. Она была уверена, что у нас нет детей по моей вине. Она вообще считала, что у нее нет недостатков, была высокого мнения о себе и совершенно избалована родителями. Они сочли, что ее смерть вызвана тем, что я не обеспечил ей достойных условий жизни.
– От чего она умерла?
– От воспаления легких. Она умерла очень быстро, за неделю. У меня не было даже времени позвать ее родителей. Для них особенно тяжело было, что она умерла так внезапно, и они даже не повидались с ней.
– Но если они думали, что ты виноват, их реакция не вполне понятна, – произнесла Триста и тут же отметила про себя, что в ее голосе появилось участие. Эта сердечность раньше возникала в разговорах с Романом часто, когда он был еще мальчиком, а она – неловким подростком. Он относился к ее вниманию равнодушно – он был баловнем дома, а она дочерью служанки. Однако в его трудные минуты эта дочка показывала не презрение, а заботу, и его невольно тронуло, что кто-то находит в нем хорошее там, где этого не видит никто другой.
Хотел он получить сейчас сочувствие? Возможно. Но он не имел обыкновения жаловаться на судьбу и растравлять раны.
– Им было нужно кого-нибудь ненавидеть. Такие уж они люди – и я стал подходящей кандидатурой, когда они потеряли дочь. Хотя я и не считал Терезу приятной компанией, они ее любили.
