И еще застынет, будто в игре «замри!», а потом долго не переменит позу.
Как бы такой ленивый памятник. Только и умеющий, что простирать вдаль руку и выпячивать живот.
Случается, и взорвется. То есть из состояния умиротворенного перейдет к неожиданной активности.
Казалось бы, о чем ему волноваться, а он буквально мечется по мастерской.
– Не будешь рисовать Ленина, - кричит он сыну, - никогда не станешь человеком.
Как вы догадались, лауреат ошибся. Если кто и вспомнит его «Теркина», то через запятую, в одном ряду с другими подобными творениями.
Была, мол, такая картина. Симпатичный парень улыбался от уха до уха, но особых живописных достоинств как-то не наблюдалось.
Так что Альфред Рудольфович еще молодцом. Точно знает, что он не обманывает ни других, ни, главное, самого себя.
Об обидах и сделанной вещи
Чаще всего художники разговаривают на особом языке. Кто-то посторонний услышит и пожмет плечами.
Это они о чем? Если об этой картине, то отчего не отметят, что им нравится тот или иной персонаж?
Нет, говорят о своем. Ткнут пальцем в какой-то фрагмент: «Как горит-то, - видите? Хорошо!»
И Альфред Рудольфович тоже порой что-то особо отметит. Иногда вызовет жену с кухни, чтобы похвастаться удавшимся бликом.
И на самом деле получилось. Иногда по три дня ждешь такой удачи. Ходишь вокруг да около, а все не можешь поставить последней точки.
Если и был чем-то доволен, то этой точкой. Пусть и ничтожная подробность, но больно хорошо вышла. И Серов не отказался бы от такой детали.
Каково же потом рисовать заново. Пытаешься что-то сделать в том же духе, а уже не выходит.
Так бывает обидно, что и не передать. Тот блик претендовал стать чуть ли не центром картины, а этот не претендует ни на что.
Попереживаешь и успокоишься. Тогда рефлекс удался, а теперь вышла светотень.
Альфред Рудольфович придумал для себя оправдание. Всякую переделку рассматривал как повод для новых решений.
Не блик, так светотень. Не светотень, то какой-нибудь неожиданный ракурс.
Не со всяким персонажем можно так обращаться. Существуют герои, которые и в случае необходимости ни за что не переменят позу.
Правда, и художник должен стоять на своем. Или пишешь поверху другую работу, или оставляешь как есть.
Вот Павел Филонов и сам человек крайний, и в живописи не терпел компромисса.
То, что для мастеров прошлого называлось картиной, для него было - «сделанная вещь». То есть нечто такое, что невозможно переделать.
… и Ленин
Альфред Рудольфович знал человека на купюре. Когда вождь выступал с балкона особняка Кшесинской, художник находился среди публики.
