— Я ошибся, или этот огарок грубо оскорбил нашего лучшего сотрудника?
Но Иван не успел поделиться своим мнением на сей счет: будто вспомнив о чем-то необычайно важном, подследственный резво плеснулся в своем футляре. Схватившись за голову руками, обильно увешанными присосавшимися питательными капельницами, он принялся раскачиваться из стороны в сторону, расплескивая регенеративный раствор и горестно причитая:
— Я должен ее спасти! О, я должен ее спасти!
Забойный опасливо попятился, а Иван с криком: «Ему нужна наша помощь!» — ринулся в сторону палаты.
— Только не бейте пациента слишком сильно, он нам ещё пригодится! — понеслось ему вдогонку напутствие старшего следователя, с жадным любопытством припавшего к монитору.
Однако вопреки ожиданиям следователя, уверенного, что мэтр поспешил оказать всестороннюю поддержку попавшему в сложную ситуацию сотруднику полиции, Иван не только не стал применять физическое насилие к обгоревшему, а, напротив — бесцеремонно выпихнул из палаты самого лейтенанта Забойного! Оставшись с пострадавшим наедине, он подсел поближе к его «саркофагу» и вежливо произнес:
— О, столп мудрости и благочестия! Не таи обиду на моего друга — его глупость и так слишком тяжкое для него бремя.
Старший следователь замер у экрана: в его голове не укладывалось, как это можно быть «остолопом мудрости»? Незнакомец же перестал раскачиваться и заинтересованно обернулся к Ивану. Даже питательная маска не могла скрыть удивления, отразившегося на его лице. Немного поразмыслив, он бросил пробный камень:
— Отдай мне свой слух и взор…
— Да будет так! И поможет нам Аллах вместе достичь самого дна чаши твоих воспоминаний, — с готовностью подхватил Птенчиков.
Глаза несчастного радостно вспыхнули, но лишь для того, чтобы вновь померкнуть:
— Моя память была мне одеждой, — еле слышно пожаловался он. — А теперь нет на мне рубахи, кроме тоски.
— Ежели ты поражен бедой, облачись в терпение, — посоветовал ему Иван и осторожно предложил: — Позволь прохладе дружеской беседы залить горестный жар твоей души.
— Да украсится алмазами сокровищница твоих мыслей! — ответствовал обгоревший и, расслабленно вытянувшись в ванне, стал внимать тому, что проникновенно втюхивал ему Птенчиков.
— Неужели в деле замешаны сокровища? — почему-то шепотом произнес лейтенант Забойный, успевший переместиться из палаты пострадавшего в каморку к старшему следователю.
Это было последнее вразумительное предположение, которое смогли коллективно выработать начальник и подчиненный. Дальнейший смысл беседы мэтра Птенчикова и обгоревшего незнакомца ускользал от их понимания так же, как ускользает вода, просачиваясь сквозь песок. Словно бы никогда и не учили старший следователь и его помощник старотурецкий: нагромождения витиеватых словосочетаний не поддавались расшифровке.
