Кжесислав задумчиво перебирал струны лютни, мурлыкая нечто в коломиечном размере:
— Мои годы, мои годы, годы молоденьки,
Когда доля несчастлива, будьте коротеньки.
Пошли кони на пшеницу, на ней попасутся,
Прошли годы понапрасну, уже не вернутся.
А в эркере, за кувшином доброго вина, привезенного аж из-под Дерно, чьи виноградники славились поболе, чем искоростянские, сидели хорунжий Выговских гусар, вельможный пан Анджиг Далонь и ротмистры той же хоругви паны Павлюс Пчалка и Гурка Корак. Сидели, пили понемножку. А куда торопиться панам гусарам? Выговская хоругвь по особому распоряжению короля Юстына оставалась в столице, каким бы боком раздор с малолужичанами не обернулся. Обсуждали новую саблю пана Анджига. Мастер-оружейник делал ее на заказ, учитывая рост, длину руки, ширину плеч и даже вес пана хорунжего, больше полугода мучился с гравировкой лезвия. Как утверждал кузнец, и сталь на клинок пошла особая. Редкий мастер в Прилужанах ее секрет помнит. А если и помнит кто, то передаст только старшему сыну. А коли не нашлось наследника, чужому ученику-подмастерью ни за что не узнать. Так и пропадает потихоньку секрет древних клинков, тайна узорчатой, «полосатой» стали. Это при короле Зориславе каждая пятая сабля из нее ковалась. Сейчас — считанные единицы. Кузнец обещал, что новая сабля Анджига будет рубить клинки врагов, как липовые палки. Но и плату взял — будь здоров. Анджиг Далонь отдал годовое жалование гусарского хорунжего, не торгуясь. Подумаешь! Неужто батюшка-король позволит голодать или в долги к ростовщикам залезть? Да никогда. А если Юстын и вздумает волю проявить и показать всему Выгову, что нет ему разницы между сыном и любым другим шляхтичем, то матушка Катаржина в обиду не даст. Уж всяко мешочком серебра посодействует.
Пан Пчалка в очередной раз поцокал языком, сунул узорчатое лезвие обратно в ножны:
— Эх, нам так не жить, а пан Гурка?
— Само собой, — глубокомысленно кивнул пан Корак. — Не всем же так везет. Родного батюшку, да в короли избрали...
— Не завидуйте, панове, — усмехнулся Анджиг. В свои девятнадцать он отпустил русые усы ниже подбородка и старался все время хмурить брови, полагая, что выглядит таким образом старше. — Думаете, мне с ним легко? Только и слышно — ты на виду все время, туда не ходи, того не делай, помни, мы лицо королевства...
— Лицо? — Пан Корак хотел было заржать, вспомнив, каким красавцем заявился пан Юстын на элекционный Сейм, но вовремя вспомнил, кто платит за сегодняшний ужин, и закивал пуще прежнего. — Конечно, конечно, лицо королевства. По вам теперь вся шляхта равняется.
