— Батюшка...
— Прощения не проси! Не заслужил! С шалавой этой, Хележкой Скивицей, кто связался?
— Она не шалава! — неожиданно твердо произнес Анджиг.
— Да? А из чего это следует? Ах, она скромная панянка, глазки к долу, на щечках румянец...
— Твое величество!
— Ты еще голос на меня повышаешь?
— Пани Хележка честная лужичанка. Ее князь Зьмитрок подбивал к злоумышлению против короны...
— А она прямо святая! Взяла да отказалась! Ну, прямо Лукася Непорочная!
— Не надо...
— Надо!
— Я не позволю...
— Что? Ты? Мне? Не позволишь? Да я тебя и спрашивать не буду! Уж в своем сыне я пока волен! Завтра же из хорунжего в сотники! И не сметь возражать! Коня вернуть Али-Зейнару! Саблю... Леший с ней, саблю себе оставляй. Все-таки на войну идешь. Глядишь, и пригодится. И не вздумай к матери бегать, слезу давить! Вовсе в урядники разжалую... А то и в рядовые!
— Твое величество...
— Ну, говори.
— Спасибо, твое величество, за доброту, за ласку, за заботу отцовскую...
— Да пожалуйста!
— ...на север с радостью поеду — от войны никогда не бегал... И голову с радостью, если надо будет, за Прилужаны сложу! Прощай, твое величество.
Пан Анджиг порывисто поклонился, развернулся на каблуках и выбежал из королевского кабинет, вопреки ожиданиям не хлопнув, а плотно притворив за собой двери.
Король, как только сын ушел, уселся в кресло. Так быстро, словно его под колени подбили оглоблей. Долгое время тяжело дышал, смирял бешено колотящееся сердце. Если бы кто видел короля Юстына со стороны, ужаснулся бы — насколько изможденным, больным и несчастным он выглядел.
Чуть-чуть отдышавшись, его величество перевел взгляд на писанное изображение лика Господа в углу. Прошептал:
— Не гордыни ради, а блага Прилужан для...
Позвонил в серебряный колокольчик, вызывая прислугу — вытереть чернила, прибрать мятые и рваные свитки. Нужно работать. Быть королем не одна лишь ответственность, но и тяжкий труд.
* * *
Бывший хорунжий, а ныне сотник Выговской хоругви Анджей Далонь снимал две комнаты на втором этаже дома, принадлежащего аптекарю Кильяну Мацюре. До гусарских казарм — рукой подать, но от королевского дворца идти довольно долго.
Последние два дня ночные заморозки в столице Великих Прилужан менялись дневными оттепелями. За ночь на скатах крыш намерзали аршинные сосульки, которые особым указом головы магистрата, именитого купца Гамельки Гарбаря, горожане обязаны были сбивать длинными палками, дабы, оттаяв утром, не свалились они на головы прохожим. А днем таяла корочка льда на лужах, ноги и копыта разбивали уличную грязь в жидкую кашу.
