Серебряный лебедь, упав на пол, подпрыгнул несколько раз и лег на брюхо, покачивая раскинутыми крыльями совсем как живой.
Высокий, широкоплечий шляхтич в желтом кунтуше сцепил зубы, напрягся, но не дрогнул, не отшатнулся от просвистевшего в опасной близости от его уха необычного метательного снаряда.
— Щенок! Молокосос! — отчетливо, старательно выговаривая звуки, произнес король Юстын. Поднялся из-за стола, упираясь в раскиданные свитки ладонями. Лицо его, и без того изуродованное неведомой хворью, а нынче еще и перекошенное от гнева, напоминало диковинную маску. — Ты думаешь, что сотворил? Или не тобой заслуженное величие совсем глаза застит?
Гусар выговской хоругви, а носить желтые кунтуши было привилегией именно этого полка, красивый, темноволосый, как и сам Юстын в далекой юности, вздохнул:
— Батюшка...
— Молчать! Мало ли позора на мои седины? — Король немного кривил душой — какие там седины, так, легкая проседь, добавившая бы в другое время только изысканной красоты шляхтичу средних лет. — Чтоб Грозинецкий князь еще и это мне в глаза тыкал? Чтоб Станислав Клек на всех перекрестках трубил? Ладно, еще Церуш молчит, да от пана Иахима весточки не было покуда... Так кто его знает, какая та весточка окажется, когда придет!
— Твое величество...
— Не сметь! Молчать! Как ты мог? Сын мой, плоть моя и кровь!
— Твое величество, батюшка...
— Хватит! Не доводи до греха пререканиями!
— Так я не пререка...
— Не пререкаешься?! А что, оправдываться вздумаешь! Ну, давай, оправдывайся!
— Хоть и не чую вины за собой...
— Ах, он не чует! — Король шлепнул ладонью по столу, смял в горсти какой-то пергамент (может быть, даже и важное донесение), швырнул в угол. — Он не чует! Зато пан Станислав чует! Ох, и чует! Нос у пана Клека, как у той лисы. Сразу чует, где пожива!
— Я, батюшка...
— Ты? Ты, гультяй, вертихвост, птичка Господня, что ни заботы, ни труда не знает! Пану полковнику лучше за хоругвью помогай следить — ты же хорунжий, как ни как! Моей волей, между прочим, хорунжий! Пошел на поводу у матушки твоей. Уступил, согласился! А ты что творишь? Мы же Далони! Мы нынче как на ладошке перед всеми Прилужанами. Всякий куснуть норовит, всякий знает лучше нас, как себя вести должны. А значит, мы так должны вести себя, чтоб комар носа не подточил!
— Батюшка...
— Что «батюшка»? Заладил — батюшка, батюшка... Отвечай, где саблю взял, которой по шинкам хвастался?
— Так у кузнеца купил...
— А деньги где взял? Тебе год служить, чтоб на такую саблю скопить. Да не есть, не пить при том. А ты, насколько я знаю, пан Анджиг, не отказываешь себе ни в пивке прилужанском, ни в винце угорском.
