Первым из проулка выглянул Меченый.
Бежавший следом Юржик уткнулся носом в его спину.
— Что там? Что такое? — Пан Бутля пытался, привставая на носки, выглянуть из-за плеча Войцека.
— Т-тихо! — зловещим шепотом бросил пан Шпара.
Лекса опустил огромную ладонь на плечо пономаря. Притулил палец поперек губ — тише, мол, ни звука.
У Ендрека все похолодело внутри. А ну, как засада? Впрочем, если и так, то засада явно не на них. Кто может знать, что из буцегарни узники сбегут? Аранки, что ли? Угу, надо оно им...
— Да что же там? — продолжал суетиться пан Юржик, хватая Меченого за рукав. Правда, голос понизил. Да и кто его услышит в общей суматохе, если не орать, конечно, во все горло?
— Г-г-г-г... — зашелся пан Войцек.
— Гудимир? — подсказал Юржик. — Чародей местный?
— Г-г-г-г...
— Гауты, может... того-этого? — пришел на помощь Лекса.
— Г-г-г-грозинчане... — выдохнул наконец пан Шпара.
Вот тут Ендрек понял, что страх, испытанный им ранее, — это вовсе не страх. Так, детская забава. Из тех чувств, что возникают у малышни, прячущейся на чердаках длинными зимними вечерами перед Днем рождения Господа и пугающей друг друга историями про оживших мертвецов, небожитят, злыдней и упырей. А настоящий ужас приходит вот так внезапно. При одном упоминании грозинчан колени ослабли и задрожали, воздух в легких свернулся в тугой ком и стал обжигающе горяч.
— Драгуны? — проблеял медикус.
— Драгуны, драгуны, — кивнул пан Бутля, которому наконец-то удалось выглянуть и убедиться воочию в словах пана Войцека.
— А... — Ендрек запнулся, замычал, но так и не смог произнести имени колдуна.
— Д-да нет его, вроде, — отвечал Меченый.
— Правда?
— Высунься и сам погляди, — дернул студиозуса за рукав пан Бутля.
Ендрек осторожно шагнул вперед. Стараясь оставаться в тени, посмотрел, что называется, одним глазом.
Перед «Свиной ножкой» топтался десяток коней. Четверо коноводов удерживали их, прилагая немалые усилия. Даже боевые скакуны, приученные к схватке, привычные к запаху крови и лязгу стали, боятся огня. И ничего не поделаешь — такова уж природа лошадиная. С незапамятных времен самый страшный враг дикого коня не волк, не медведь и даже не пришедший с арканами и ловчими ямами человек, а степной пожар.
Все четверо коневодов — воины в жупанах, расшитых на груди серебряным галуном, в бобровых шапках с фазаньими перьями. Тонкие усы щегольски закручены в кольца, но небритые щеки лучше всяких слов говорят о долгом путешествии и ночевках у костра.
