* * *
Светильники в комнате отсутствовали. Не было здесь и никаких окон. Тем не менее света оказалось более чем достаточно. Создавалось такое впечатление, что его излучают сами стены, потолок и даже ковер, вытканный причудливыми узорами. Черные и багровые линии, казалось, также излучали свет. И чудилось, что теней в комнате нет. Прыжок поднял руку, повертелся — точно, нет теней. То ли все дело было в рассеянном свете, то ли еще в чем...
Прыжок вдруг обратил внимание на то, что никакой мебели в комнате не было. Он удивленно обвел взглядом помещение. Пусто.
— Так и стоять тут? — проворчал Прыжок.
Мигом в углу возник темный силуэт, и в центр комнаты вышел один из слуг Махвата, невесть откуда взявшийся. Он опустился на колени, согнул спину, словно в почтительном поклоне, и вдруг... превратился в широкое, низкое и красивое кресло.
— Ни фига ж себе!.. — выдохнул Прыжок.
Мархаэоль тихонько засмеялась.
— Это слуги Махвата, — сказала она. — И пока мы у него в гостях, они служат и нам.
Мархаэоль плюхнулась в кресло и вытянула ноги.
— Очень удобно, — заявила она.
— Фиг там, — возразил Прыжок. — Сидеть на нем... на этом вот... не, не хочу.
— А как же тогда? — улыбнулась Мархаэоль.
Прыжок махнул рукой и уселся прямо на ковер, устилавший пол комнаты. Ковер оказался неожиданно мягким и даже как будто теплым на ощупь. Прыжок провел ладонью по причудливо переплетающимся багрово-черным узорам ковра. Точно, теплый!..
Прыжок посмотрел на Мархаэоль.
— Вот так вот! — заявил он.
Мархаэоль пожала плечами, поднялась с кресла и громко произнесла:
— Убирайся! Ты не нужен...
— А?! — опешил Прыжок.
Но он тут же понял, что обращается Мархаэоль не к нему, а к креслу, мгновенно растаявшему в воздухе.
Прыжок нахмурился. Пора бы ему уже привыкнуть к тому, что Мархаэоль не позволяет себе разговаривать с ним в уничижительном тоне. Даже тогда, в Театре Колесниц, когда он, не сдержавшись, ударил Мархаэоль по лицу. Даже тогда она не позволила себе проявить обиды. А Прыжок до сих пор каждое слово, сказанное при нем Мархаэоль, относит на свой счет...
Прыжку вдруг стало неловко. Ему захотелось попросить прощения — за пощечину, за эти мысли, за то, что он каждый раз так агрессивно вскидывается, стоит Мархаэоль что-то сказать. Но он не стал этого делать — побоялся выглядеть глупым или даже слабым.
Вся жизнь Прыжка была вынужденным проявлением силы и агрессии. К тому же он так долго разыскивал Мархаэоль, что сам процесс поисков стал для него, пожалуй, важнее результата. Вот же она — женщина, которую он искал, из-за которой пришел в Москву. А ощущения такие, что поиски еще не закончены, что ему предстоит еще долгий и долгий путь...
