— Сейчас самое время для перемен.
— Мы и так по горло сыты переменами, тебе не кажется?
— Забавно слышать такое... из твоих уст.
— Ты все неправильно понимаешь. Послушай, я сейчас не в настроении вступать в дебаты с обезьяной. Поэтому, если ты не против...
Горилла успокаивающим жестом вскинула руки.
— Намек понят.
Она развернулась и заковыляла в свой закуток. Спустя мгновение там вспыхнуло ослепительное сияние, сопровождавшееся появлением медового цвета дыма и едким запахом. Затем из клубов дыма вышел долговязый человек.
Он был стар, с бледным морщинистым лицом и внушительной бородой, но спину держал прямо и шагал твердо в своих сандалиях, сплетенных из золотых нитей. Простое голубое одеяние перехватывал широкий пояс-шарф. Подходя, он приглаживал выбившиеся из прически пряди седых волос и внушительную бороду.
— Должен заметить, сегодня ты не в духе, патриций, — сказал он.
— Извини, Феникс. Обстоятельства давят. С приближением времени исхода...
— Нельзя нести бремя всего мира на своих плечах. Ты выглядишь так, словно одной ногой стоишь в могиле. Нужно учиться расслабляться.
— Расслабляться? Как я могу расслабляться? Все эти приготовления, столько людей вовлечено... По большому счету наше дело висит на волоске!
— Ну и что? Следует передоверять другим часть своих полномочий.
Патриций проигнорировал совет.
— Тебе известно, что этой ночью сгорели несколько домов колониальных администраторов?
— Слышал.
— Это не наших рук дело. Люди начинают брать решение проблем в свои руки.
— Ну и что в этом плохого? Чем больше страдает режим, тем лучше для нашего дела, не так ли?
— Ты знаешь не хуже меня, что вооруженное восстание не входит в наши планы. Мы мешаем им жить, но не стремимся к открытой конфронтации — силы не равны.
— Ничего не поделаешь, Карр. Если люди недовольны настолько, чтобы нанести ответный удар, кто мы такие, чтобы мешать им?
— Нам не нужны анархические протесты.
— Не уверен. Власти, несомненно, усилят давление, что всегда приводит к пополнению наших рядов.
— Это все моя вина...
— О чем ты?
— Вот уже три месяца репрессии все усиливаются. Комендантский час, облавы, ни в чем не повинных людей хватают прямо на улицах... Пытки, скорые расправы — все это следствие нападения на архив. Мне не следовало санкционировать эту акцию. Это была ошибка.
— О чем ты говоришь! Мы нанесли удар по самому чувствительному месту, хотя знали, что последствия неизбежны. Нет смысла без конца корить себя.
— Последствия перевешивают все, чего мы добились. Паладины все равно взяли верх. Даже те крохотные островки свободы, что мы имели, стали еще меньше. Как же мне не корить себя?
