— Император не оправится, — сказал Алексей Григорьевич. — Надобно выбрать наследника.
— Выборщик… — негромко, но вполне явственно пробормотал фельдмаршал.
— Кого? — скорее жалобно, чем любопытно спросил знаменитый дипломат Василий Лукич.
— Искать далеко не надобно. Вот она! — Сверкнули алмазные лучики, палец Алексея указывал на потолок, как попы указывают на небо, суля якобы имеющиеся там высшую справедливость и надежду.
Над ними в своей комнате захлебывалась злыми рыданиями княжна Екатерина, нареченная невеста императора, уже привыкшая было мысленно именовать себя Екатериной Второй и мечтавшая втихомолку о том сладостном дне, когда сможет открыто ухайдокать в Сибирь брата Ваньку, — отношения меж родственниками в семье Долгоруких, как мы помним, были братскими и нежными…
Некоторое время родственники привыкали к услышанному.
— Неслыханное дело, — твердо сказал фельдмаршал. — Катьку твою? Да кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но и наша фамилия не захочет, я первый…
— Не говорил бы за всю фамилию, Васенька, — дипломатически равнодушным тоном обронил Василий Лукич.
— Изволь. Я первый Катьке подданным быть не захочу. С государем она не венчалась.
— Не венчалась, да обручалась, — сказал Алексей, и двое других Григорьевичей согласно закивали.
— Венчание — одно, а обручение — иное. — Фельдмаршал с военной четкостью гнул свое. — Да если бы и была она супругой императора, то и тогда учинение ее наследницей напрочь сомнительно. Сбоку припека — Катька…
— Припека? — рявкнул от окна князь Иван, фаворит, и разразился матерной бранью. — Почему же Алексашке Меншикову вольно было возвести на престол чухонскую коровницу? (Все поневоле опасливо оглянулись в разные стороны.) Не ты ли ей, фельдмаршал, подол лобызал не хуже прочих? А то и не подол? (Фельдмаршал презрительно отплюнулся в сторону мальчишки и промолчал.) Лобызал подол, чего там. Теперь же не о коровнице идет речь — о княжне древнего рода. Не худороднее Романовых, я чаю, да и давно ли Романовы на престоле? И не сын ли все же Бомбардир патриарха Никона? Почему Меншиков мог, я вас спрашиваю? Дерзости больше было? Да уж надо полагать… Хоть и пирожками некогда торговал.
Родственники смотрели на него с изумлением — впервые на их памяти этот беспечный юнец кипел настоящей боевой злостью, словно перед лицом опасности в нем забродила-таки кровь всех прежних Долгоруких, немало помахавших мечом за время существования государства.
