.
Над деревянной, потрескавшейся от времени аркой появились два странных круглых предмета, насаженных на колья.
Миральда судорожно сглотнула горькую слюну. Не смея шевельнуться, стояла и смотрела на мертвые головы Эсвендил и Глорис. Легкий ветерок шевелил длинные волосы, слипшиеся от крови; тени скользили по бледным, обескровленным лицам. Мир вокруг стремительно утрачивал краски, становясь серым, как зола прогоревшего и потухшего костра.
Потом он странно вспучился, треснул, и ведьма ощутила, как в лицо брызнула зловонная черная жижа.
Она медленно отерла щеку, посмотрела на свою ладонь, но рука, проткнутая острым сучком, была просто в крови, ее собственной.
Ведьме показалось, что губы сестер шевельнулись.
Они и вправду шевелились. Шептали беззвучно:
— Отомсти… отомсти… за нас… сестренка…
И все вокруг снова стало самым обычным; серая паутина, опутавшая было сознание, растворилась в ночи.
Миральда смотрела, как блестят в лунном свете рыжие волосы Эсвендил и Глорис. В голове крутился всего лишь один вопрос: зачем? Зачем они сделали это — не просто убили двух молодых женщин, но еще и надругались над их телами?
Услужливая память подсунула ответ: голова ведьмы — прекрасный оберег от сил зла. Еще одна глупая и злая сказка, родившаяся из страха и зависти.
Миральда засмеялась, уже не думая, что ее могут услышать. Где-то на болотах ей скрипуче вторила ночная птица.
Эти глупые людишки полагают, что смогут защититься, насадив на колья мертвые головы! Что ж…
Пальцы сомкнулись на обсидиановом ожерелье; рывок — и холодные кусочки «ведьминого камня» уютно угнездились в сжатом кулаке. Голос Эсвендил, похожий на шелест камыша, мягко прозвучал в ночной тишине:
— Миральда… отомсти…
Ей вторил звонкий голосок Глорис, младшей ведьмы:
— Отомсти за нас, сестренка!
Теперь их головы улыбались, и лунный свет играл на пышных волосах.
— Да… да, мои дорогие… — прошептала Миральда, вскидывая руки вверх, к небу, в немом упреке Хаттару. В силу которого они верили, но который не уберег и не спас.
Сила, такая же черная, как и порождающий ее обсидиан, потекла сквозь ее тело, бережно приподнимая над землей.
Налетел первый порыв ветра, швыряя листьями и мелкими веточками, хлеща по лицу ледяными ладонями.
Боль и ненависть переплелись с силой камня, выплескиваясь в темное небо, затмевая холодное сияние звезд и блеклый свет луны.
— Aaderenn, eki-torr, d'harell!
Голос Миральды сорвался, словно по связкам рубанули ножом. Но того, что она сделала, уже было достаточно: высоко над деревней зародился и в багровом сиянии начал разворачиваться пламенеющий хлыст. Ветер, словно обезумев, вихрем кружился вокруг нее, все выше и выше, сгребая с земли пыль, камешки, сухие ветки.
