«Ворон» ворвался в Средиземье подобно урагану. От Гибралтара до Мальты — тысяча миль, неделя плавания при сколь-нибудь попутном ветре, но заняла эта дорога больше месяца. Были бури, трепавшие фрегат у берегов Марокко, а после — у Балеарских островов и в море между Тунисом и Сардинией; были беззвездные ночи, когда корабль плыл словно в никуда и ошибка в счислении курса грозила катастрофой; налетали короткие злобные шквалы, рвали паруса, раскачивали судно, заливали палубу дождем. «Ворон», к счастью, не пострадал, если не считать потерянного кливера, пары лопнувших вант и сломанной стеньги[52] на грот-мачте. Шебекам, которыми к тому времени обзавелся Серов, досталось крепче, но и они уверенно держались на плаву — эти магрибские суда были на удивление устойчивыми и прочными.
Отнимали время и другие события, из разряда военных операций и поиска добычи. Обдумав рассказы Пернеля и Деласкеса, Серов решил, что зима — зимой, а торговля — торговлей, и никакие капризы поводы, войны в Европе и неурядицы с Турцией ей не помеха. Что бы ни творилось на суше, какие бы там ни вершились схватки и сражения, Средиземное море было тем, чем было — дорогой, что связывала континенты, огромным торговым трактом между Востоком и Западом. В ту и другую сторону шли корабли, везли товары из Малаги и Картахены, Марселя и Тулона, Мессины и Триеста, Измира, Стамбула и Александрии, но более всего — из Генуи и Венеции. Раз плавали в море купцы, было занятие и для пиратов; значит, не юсе они зимовали на Джербе и в иных местах, а выходили поохотиться. Серов взял за правило задерживать всякий корабль, похожий на пиратскую галеру, производить ревизию и допрашивать экипаж: видали ли в море либо в гавани Карамановы суда, где конкретно и в каком состоянии? Море, однако, было широким и Большим, так что до первых дней января и встречи с Эль-Хаджи толку от этих расспросов не имелось.
Зато нашлась добыча, и богатая! Полторы дюжины фелюк и тартан[53], принадлежавших контрабандистам с Корсики, Сардинии и Мальорки, Серов отпустил; они везли английское и голландское сукно, латунную посуду, опиум из Леванта, табак и испанское вино. Может, небесполезный товар, однако претензий к хозяевам и капитанам не возникло: все мореходы, включая гребцов, были людьми свободными. Иное дело, магрибские шебеки с сотней невольников на веслах и легкими пушками — те, кого удавалось догнать и взять на абордаж. Одни команды сражались яростно, лезли на борт с воплем: «Аллах акбар!» — и этих не щадили, налаживали по доске в пучину, другие сдавались, падали на колени, подметали бородами палубы, и их Серов отпускал на волю волн и ветра, высадив в шлюпки. Затем грузил товары в трюмы «Ворона», брал порох и охочих людей из гребцов, а остальным советовал ставить паруса, садиться на весла и плыть в ближайший европейский порт. Должно быть, доплывали — и магрибинцы с турками, и бывшие рабы — ибо стали гулять по берегам Средиземья рассказы о рейсе из Вест-Индии и его боевом корабле, о грозном христианине-разбойнике. Одни называли его Сируллой, сыном шайтана, другие — доном, мессиром или синьором Серра, освободителем и мстителем; одни проклинали и ругали, другие ставили свечи за его здоровье. Но тем и другим было известно, что ищет Сирулла свою возлюбленную Сайли и своих товарищей, схваченных Караманом, а когда найдет, даже вошь под ногтем Караману не позавидует.
