Наступило мгновение знакомого небытия, затем компьютер захватил его, увлек с собой в глубины матрицы киберпространства. Ему показалось, что он погрузился в леденящую воду бассейна после раскаленной сауны. Сколько бы раз он ни проделывал это, к каким бы терминалам ни подключался, ощущение всегда было одинаковым – и всегда настолько чудесным, что у него перехватывало дыхание. Фигурально говоря, разумеется, потому что в киберпространстве не было необходимости дышать.
Брэндстеттер уверенно мчался по лабиринтам матрицы, увлекаемый силами, существующими внутри пространства, расположенного во Вселенной, достигнув скорости света, пока не нашел наконец свою логическую структуру. Она была пурпурной, однако такого пурпурного цвета он никогда не видел в материальном мире. Темно-зелеными нитями, похожими на световоды, но световодами не являющимися, она прикреплялась к канареечно-желтой матрице Нагамучи, словно рыба-прилипала, прильнувшая к киту.
Некоторые хэкеры утверждали, что киберпространство наполнено звуками, а не красками, тогда как другие клялись, что двигались внутри с помощью тактильных ощущений, не ориентируясь на звуки и краски. Брэндстеттер никогда не встречал тех, кто перемещался в киберпространстве с помощью запахов или вкусовых ощущений, хотя и слышал, что такие хэкеры существуют, однако их возможности во многом были бы ограничены. Лучшие фанатики-программисты вроде него ориентировались внутри киберпространства визуально.
Пульсируя в такт сокращениям кристаллов, он проник через оболочку своей логической конструкции, почувствовал, как на него пахнуло лавандой, и ступил внутрь созданного им для себя рабочего пространства. Брэндстеттер шел в тишине дома мимо лабораторий, мимо спальни, мимо всего, пока не приблизился к гостиной.
Он взялся за ручку двери, уже чувствуя жар, исходящий от камина. Гостиная была освещена только языками пламени от потрескивающих сосновых поленьев, запах которых царил повсюду. Мебель в этой части конструкции была именно такая, какая нравилась ему: изготовленная искусными краснодеревщиками прошлого, из дорогого дерева, причудливо изогнутого человеческими руками, а не на станках, как теперь.
Полки вдоль стен уставлены книгами, но он никогда не снимал ни одного тома, чтобы прочесть. Книги принадлежали ей. Камин казался еще одним дверным проемом, пламя отражалось от шведского письменного стола с опускающейся крышкой, от обитых кожей стульев перед ним, от ваз и картин на стенах.
