Опасаясь, что враг прячется за самолетом, бросаюсь в сторону, падаю на землю…
В голове все перемешалось: явь, прерванная потерей сознания, перешла в бред, а теперь, очнувшись, я принял бред за действительность…
Лежу на земле, готовый к отпору. Глаза шарят по степи, руки и ноги дрожат, слух улавливает биение сердца. Кажется, стоит шевельнуться кузнечику — и я брошусь на него. Тихо, как в могиле… «Уж не сон ли это?» Я пощупал кобуру и точно так же, как в бреду, нашел ее пустой. Бред совпал с действительностью. Значит, японец где-то здесь…
Как наяву представив его, я снова, будто защищаясь, вскинул руку… Ободранные пальцы неосторожно коснулись разбитого виска. От боли издал тяжелый стон, рот от чего-то освободился. Стон показался мне громким, предательским криком. Опасаясь выстрела, я еще плотней прижался к земле. Щека коснулась чего-то теплого, влажного… «Уж не изнутри ли это выходит?» — испугался я и не сразу признал в темноте откушенные пальцы врага… Он где-то тут, он уже целится в меня!
Я вспорхнул с места, как раненая и обессилевшая птица, и снова упал на землю.
Выстрела не последовало. Все так же держалось над степью безмолвие. «Может быть, он совсем убежал?» — ободрил я себя догадкой. «Нет, вряд ли. Он где-то здесь!» Я осмотрелся кругом, как в воздушном бою, и что есть силы крикнул: «Эй, выходи!» Но даже эхо не отозвалось на мой крик. Это был не вызов врагу, а жалобный стон еле живого человека… Голова кружилась, глаза заволакивал мрак, и только слух напрягался, ожидая услышать шорох врага. Японец скрылся. Ничто не нарушало тишину.
Я тяжело встал и, пошатываясь, направился к самолету.
При свете полной луны степь просматривалась далеко, ночная прохлада освежала, но я не знал, в каком направлении идти. Снять компас с самолета оказалось не по силам — пальцы, разбитые в кровь, ни к чему не могли прикоснуться. Левая рука не слушалась, боль в пояснице не давала согнуться. Зло, с обидой подумал: «Как же это до сих пор не стало правилом, чтобы летчику выдавали ручные часы и компас?..»
И поспешил прочь от страшного места, сам не зная куда.
Прошло около получаса. Возбуждение стало утихать, боли становились острее. Я чувствовал, что начинаю задыхаться от ходьбы, что мне все трудней и трудней передвигать ноги. Замедлил шаг, потом остановился. Лег. В висках гудело и трещало, звезды и луна колыхались. Опять почувствовал полное безразличие ко всему…
На этот раз я очнулся от мягкого тепла, обдавшего все лицо. Душно! Что-то мягкое лезет в рот… Звериная морда облизывает мои губы, нос… «Марзик!» — я вспоминаю собаку, которая была у меня в детстве, хочу ее погладить, но только вскрикиваю от боли.
